Этюды в серых тонах. Удача

Удача

        Димка стоял на перекрестке с маленьким букетом фиалок и ждал, когда светофор переключится на «красный». Он был маленьким, совсем худым, вечно грязным, в старой изношенной, потерявшей цвет, капроновой курточке, истертых джинсах, сидевших на нем мешком и одетых на босую ногу замызганных стоптанных кроссовках. Из-под неловко отстриженного тупыми ножницами русого чуба смотрели черные, с невинной хитринкой глаза, выглядевшие огромными на маленьком, осунувшемся личике. Моросил противный дождь, вода уже хлюпала в дырявых кроссовках, было зябко и муторно. К тому же, откуда-то изнутри разгорался и охватывал тело горячий озноб, словно в груди и животе кто-то раскалил сковородку и принялся поджаривать на ней внутренности. Димка перетаптывался с ноги на ногу, что, как ему казалось, позволяло воде вылиться из обуви, не отрываясь, смотрел на светофор, и как только тот начинал отмаргиваться зеленым глазом, бесстрашно ступал с тротуара на дорогу, не обращая внимания на разноцветные автомобили, пытающиеся успеть проскочить перекресток...
        День был на редкость неудачным – он уже три часа бегал вдоль машин, а цветы никто не покупал. Одни водители брезгливо отмахивались от грязного пацана, другие просто отворачивались, третьи, в основном те, рядом с которыми сидели надменные, расфуфыренные дамы, усиленно делали вид, что чем-то заняты и при первом проблеске «зеленого» мгновенно стартовали и исчезали за перекрестком. Мальчишка хотел есть и голод, вместе с нарастающим ознобом и вдруг появившимся насморком, сделал его злым. Он, не улыбаясь как обычно, а уже требовательно и настойчиво стучал крошечным кулачком с черными, давно нестрижеными ногтями в толстые, тонированные стекла и прикладывал к ним мокрые фиалки в хрустящем целлофане.
        Вдруг его окрикнули с тротуара. Он обернулся и увидел Хромого, их «старшего», четырнадцатилетнего здоровяка, держащего в руках картонную коробку с новыми цветами. Димка опустил лохматую голову и медленно приблизился к «руководителю», попыхивающему дорогой американской сигаретой.

- Ну?! – хрипло и повелительно спросил Хромой.

Димка покачал опущенной головой.

- Козел! Тебе самый лучший перекресток сегодня дали... – он мельком, подло оглянулся и вдруг снизу, незаметно сильно врезал кулаком во впалый димкин живот. Мальчишка согнулся пополам, теряя дыхание и жадно хватая ртом воздух. Фиалки упали на черный мокрый асфальт. Через несколько секунд Димка продышался и поднял цветы.
- Даю еще час! – Хромой протянул ему два букета. – Должен продать все три. Иначе – свободен...

Димка покорно принял цветы и побрел на мостовую в скопление машин. Его острые плечики вздрагивали, а слезы, смывая грязь со щек катились мутными каплями по лицу и, смешиваясь с дождем падали на дорогу. Он опять принялся стучаться кулачком в стекла и встречать пренебрежительные, насмешливые, злые и озабоченные отказы. Жар внутри нарастал и стадо машин начало смешиваться в общую безликую массу, а серые дома по обе стороны улицы вдруг принялись раскачиваться, как на ветру, грозя упасть и придавить под собой. Неожиданно, сзади он услышал сигнал. С трудом, превозмогая головокружение Димка оглянулся и увидел руку, призывно зовущую к себе из окна новеньких «жигулей». Мальчишка бросился к этой руке, но споткнулся и, роняя цветы, неловко плюхнулся на асфальт, сдирая в кровь вытянутые вперед ручонки. Встать у него уже не было сил, он только смог сесть посреди намытой дождем лужи и заревел на всю улицу не столько от боли, сколько от отчаяния.

- Ну, ты чего? – сквозь собственные рыдания услышал он голос над собой. – Убился?

Димка тут же прекратил плакать. Он стеснялся своих слез и, поэтому, вытер глаза ладонью и, отрицательно помотав головой, встал.

- Держи, - тот самый водитель, который махал ему рукой из «жигулей» собрал цветы и протягивал их Димке. – Сколько тебе лет?
- Семь... – всхлипнул он и взял букеты. – Спасибо...
- А как же школа?
- Никак...
- Родители есть? Ты где живешь?

Сзади надрывались автомобили, которым покинутые «жигули» мешали проехать. Мужчина спохватился, что-то торопливо сунул Димке в руку и побежал к машине. Проезжая мимо он приветливо махнул из окна и улыбнулся. Димка выбрался на тротуар и только там растопырил пальцы. У него на ладони лежала сторублевая бумажка. Он быстро, словно боясь, что кто-то отнимет у него деньги, сунул ее в единственный не разорванный карман, потом подошел к троллейбусной остановке и забрался на скамейку.
Постепенно Димка отошел от радостного возбуждения, вызванного нежданно свалившейся удачей, да и недомогание то ли отступило, то ли стало более привычным. Он опять принялся бегать вокруг машин и припадать к окнам. Ему повезло – за полчаса он продал все три букета и, когда вновь появился Хромой, Димка ждал его на тротуаре, жадно, почти не жуя, поедая теплый, купленный в соседнем гастрономе бублик.

- На какие шиши жрешь? – спросил «старший». Вместо ответа Димка протянул ему шесть «десяток» и три пятирублевые монеты.
- Вот это другое дело... – довольно протянул Хромой, пряча деньги и, возвращая «продавцу» две «пятерки». – Держи заработок! На еще три букета...
- Я сегодня больше не могу... Можно, я завтра приду...
- Ладно, - неожиданно согласился Хромой, который, несмотря на полностью затупленный ум, со страхом смотрел на серое, пепельного цвета лицо малыша. – Завтра в девять. Здесь же...

        Угу, - Димка мотнул головой и поплелся внутрь холодных, мокрых дворов, волоча ноги в ставших от воды гирями рваных кроссовках.
        Минут через десять он добрел до грязно-желтого четырехэтажного дома и, потянув двумя руками тяжелую подъездную дверь, оказался в вонючем, сыром подъезде. Воровски осмотревшись, он юркнул под лестничный пролет, отодвинул в глубине кусок отломанной штукатурки и засунув в образовавшуюся дыру по локоть тонкую ручонку оставил там свою нежданную добычу.
        На третьем этаже он остановился перед коричневой, многократно взломанной дверью без номера и, опершись на нее всем своим маленьким, обессиленным телом ввалился в длинный коридор с черным потолком, покрытым грязью вздутым, рваным линолеумом на полу и стенами, с ободранными обоями.

- Димка, ты? – услышал он сдавленный, словно потусторонний голос.
- Я, - сказал мальчик, переступая порог квадратной, прокуренной комнаты с мутным, голым окном. В комнате стоял кривой, исцарапанный стол, два колченогих стула и шкаф со сломанными дверцами. С потолка свисала лампочка на электрическом, местами оголенном шнуре. Кругом валялись пустые бутылки, мусор, окурки и какие-то полусгнившие тряпки. В углу, на засаленном вековой грязью, с выломанным местами паркетом полу располагался старый матрац, на котором, закутавшись в рваное, прожженное шерстяное одеяло лежала женщина неопределенного возраста с синим, опухшим лицом и свалявшимися, давно не мытыми волосами.
- Принес? – прохрипела она, с трудом приподнимая голову и тщетно пытаясь унять колотящееся в какой-то агонии тело.
- Только десять рублей... – Димка протянул ей монеты.
- Мало, - женщина схватила деньги и, подняв за трубку стоящего рядом телефона с разбитым корпусом принялась крутить диск трясущимися пальцами. – Карманы показывай!

Димка послушно вывернул карманы куртки, отвернулся и вышел из комнаты.

- Слышь, десятка есть и мелочь. Посуды рублей на десять... – хрипело ему вслед.

Мальчишка вышел из квартиры, спустился по лестнице на один пролет вниз и сел на нижнюю, холодную бетонную ступеньку лицом к окну с разбитыми стеклами. Дождь не прекращался. Ему стало холодно. Димка обнял руками коленки и положил на них голову.
За окном раздался звонкий детский смех – две школьницы радостно отбивались портфелями от заигрывавшего с ними пухлого одноклассника. Из-за неплотных дверей второго этажа доносились звуки включенного на полную катушку телевизора.

- Вчера наш президент встретился с группой предпринимателей. Речь на встрече шла о...» – диктор внезапно умолк и послышалась музыка, видимо переключили программу.

Димка поднялся и, медленно, спотыкаясь, держась рукой за обшарпанные перила, пошел вниз по лестнице. Жар раздувал ему внутренности, и он хотел выйти на улицу, чтобы дождь охладил это жжение...
Шел долгожданный, двухтысячный год...