Польша. В застенках

        Руководство автомобильного клуба "Динамо-Эскорт" любило ездить за границу. По возвращении генералы и полковники мгновенно забывали о нашем существовании и вспоминали только накануне очередной поездки. “Шишки”, в принципе не мешали, а после пересечения государственной границы, как по команде, становились какими-то беспомощными - водить машину они не умели, языков не знали, опыт пребывания на чужой земле был у них слабоват, а в ралли не разбирались вовсе. Нас не устраивали две привычки больших чинов. Во-первых, обязательное присутствие в нашем караване здоровенной машины сопровождения в виде "гаишной" Crown Victoria или BMW, в которой руководство не мыслило себе езду без включенного на всю мощь независимо от температуры окружающей среды, кондиционера, и банки пива в руке, от чего у водителей, попеременно менявшихся в этой дрыне за рулем, создавалось впечатление присутствия в пивном ларьке, расположенном на льдине, одиноко дрейфующей в студеном Карском море. А, во-вторых, отвлечение технического состава на извоз по достопримечательностям страны временного пребывания. Результатом этих экскурсий было то, что по дороге домой мы с Сашкой, видевшие за последние десять дней только дороги и стенограммы, завистливо выслушивали восхищенные диалоги и размышления механиков, имеющих три класса церковно-приходской школы на двоих о кубизме Пикассо и о преимуществе готики или рококо в европейской архитектуре.

        Кроме того, все руководители, словно сговорившись, категорически запрещали демонтировать или закрывать при езде по дальнему зарубежью разнокалиберные мигалки, придававшие, по их мнению, нашему передвижению особый шарм и расставлявшие правильные акценты в извечной дилемме “who is who”.

        Однажды, бодрой колонной в составе технички с гоночной машиной на прицепе, тренировочной “восьмерки” и упомянутого монстра (была BMW), мы уже почти выехали из Варшавы, когда нас нагнали две полицейские машины, надрывно завывавшие сиренами, и, нечленораздельно рявкнув по-польски из громкоговорителей бесцеремонно прижали весь караван к бордюру. Даже не взглянув на расписанный рекламой спортивный Opel, трое полицейских спешно подошли к BMW и ткнув пальцами в надписи и мигалки поинтересовались - откуда и куда мы следуем в таком непотребном виде. Путешествующий с нами от руководства Юрий Михайлович – простой, хороший человек, всегда и во всем помогавший спортсменам и, не являвшийся, в отличие от некоторых других “представителей”, откровенно лишним в делегации - грудью защитил личный состав, но из всех иностранных языков имея в арсенале только засевшее в мозгах со школьной скамьи "Dascha und Mascha baden", смог дать показания только на малопонятном языке глухонемых. Долгие двадцать минут мы объясняли, что являемся раллийной командой, принадлежащей русской полиции и едем с гонок из далекой Франции, демонстрировали добытые кубки, спортивную резину и запчасти. Полицейские стояли на своем насмерть - такая машина, по их мнению, не могла пересечь границу Польши! Наши, не лишенные логики рассуждения, что из-за отсутствия оружия и явно недостаточной штатной численности личного составамы не могли с боем прорваться на суверенную территорию Речи Посполитой, и что наличие отметок польских правоохранительных органов в паспортах убедительно свидетельствует о нашем вполне легальном присутствии на окраинах Варшавы только злили местных блюстителей порядка, имевших в этот ключевой момент вид героических защитников отечества, с риском для жизни изловивших государственных преступников.

        В конце концов, отобрав у нас документы, бдительные стражи закона, не переставая оглушать город сиренами сопроводили колонну в ближайший околоток, где выбрав в заложники меня и Михалыча препроводили нас в грязную и вонючую камеру, на давно немытом полу которой лежала, принесенная ранее дама без признаков возраста и национальности. Заперев решетку на ключ, полицейские степенно удалились, оставив нас с Михалычем размышлять о превратностях судьбы и слушать хрипы и стоны, мягко говоря, подвыпившей барышни. На третьем часу пребывания в чужеземных застенках, когда Михалыч уже досконально отрепетировал будущую речь в присутствии российского консула, в коей слова "уважаемый господин консул" были единственными переводимыми на польский язык, появилась до боли знакомая бригада отважных блюстителей порядка, робко семенившая за солидным паном в "гражданке". По дороге храбрые полицейские хором нашептывали "пиджаку" разные гадости, из которых мне удалось уловить легкопереводимые слова "мафия", "злодеи" и "тюрьма". Вообще, вся их лексика навевала вдалеке от Родины грустные воспоминания об исторических событиях, связанных с взятием Бастилии, инквизиторскими пытками и Нюрнбергским процессом.

        Тем временем пан, подойдя вплотную к решетке, деловито сунул руки в карманы брюк и на чистейшем русском языке спросил: "Сидите?". Так как для придания этому вопросу существа полного издевательства на нас не хватало только полосатой формы и кандалов, мы высокомерно промолчали. Пан, не поворачивая головы, протянул руку, в которую один из полицейских тут же услужливо вложил пачку наших документов. Бегло посмотрев паспорта, техпаспорта и, наконец, дойдя до “ксивы” руководителя делегации, начальник взглянул на Юрия и спросил: "Ты - полковник полиции?". Вид Михалыча, томящегося за решеткой в джинсах и свитере в окружении гоп-компании из меня и девушки на полу явно не гармонировал с его высокопоставленной должностью, поэтому наш руководитель только смущенно кивнул и тихо добавил: “начальник управления...”.

Пан повернулся к своим коллегам и неожиданно, на все подземелье заорал по-польски, отчего те присели, как лошади от пушечного выстрела. После двухминутной тирады, состоявшей в основном из радующих слух невысоких оценок умственных способностей рядового и младшего начсостава польских правоохранительных органов нам открыли дверь и повели по коридору. У выхода из здания пан любезно разрешил мне идти на улицу, а Михалыча повлек куда-то наверх по лестнице.

        Сашка и механики, битых три часа строившие версии относительно нашего будущего - от расстрела до побега, встретили меня насторожено и поинтересовались относительно перспектив с выходом на свободу у моего подельщика, на что я недоуменно пожал плечами, но небезосновательно предположил, что судя по дружелюбному поведению моего освободителя Михалич едва ли в настоящий момент висел на дыбе или под дулом пистолета подписывал чистосердечное признание о шпионаже в пользу новохрюкинского отдела КГБ. Еще два часа мы находились в нервном ожидании и полном неведении. Уже стемнело, когда наконец-то отворились массивные двери и на пороге появился Михалыч под ручку с тем же паном в "гражданке". Учитывая, что оба представляли из себя дуэт нетвердыми голосами исполнявший "Подмосковные вечера" и преодолели семь ступенек за пять минут, было нетрудно догадаться, что торжественный вечер, посвященный встрече коллег на польской земле прошел успешно но, вынырнувший из-за угла VW Venta с включенными маяками заставил усомниться в искренности хозяев. Впрочем, оказалось, что "пан начальник", оказавшийся руководителем местного управления, счел своим долгом проводить высокого гостя в лице Михалыча до самой границы (200 км!), а чтобы мы ненароком снова не угодили в места не столь отдаленные призвал на помощь местное сопровождение.

        Никогда я не ездил по Польше так быстро. Местные водители, в отличие от наших, при малейшем появлении полицейской машины с красными маяками вставали на обочине, как вкопанные. Наконец, мы влетели в таможенный терминал, объехав трехкилометровую очередь на границу, где поляк, “усугубив” с Михалычем "на коня" бережно передал нас в руки польских пограничников.

        И до самого Минска над белорусскими полями и болотами из BMW неслось невнятное пение Михалыча, похожее на стон подбитой птицы...