Хроника одного преступления

“Прав ты или не прав – для нашего государства
это не имеет никакого значения”
(надпись на стене Бухенвальда)

        Поздней осенью отцовская "девятка" умерла окончательно и бесповоротно. Купленная в 1988 году, будучи тогда еще розовой мечтой советского человека, окружаемая "лицами кавказской национальности" при заезде в Южный порт за резиновыми ковриками плотным тройным кольцом, эта машина прошла к 1997 году трудный боевой путь, превративший ее из краснощекой девственницы в кургузого заслуженного инвалида российских дорог первой группы с трижды замененным сердцем, переломанными суставами и конечностями, неоднократно проведенными имплантациями кожи и пересадками внутренних органов. Стоя у открытого багажника и любуясь задними стойками, вылезшими, после очередной рекордной загрузки кирпичей, из гнилых стаканов в салон, я лихорадочно обдумывал как пути реанимации отцовского железного коня, так и способы его утилизации и погребения.

        Мои родители, простые рабочие, верой и правдой отбарабанившие на заводских конвейерах по сорок лет, за что наше щедрое и великодушное государство наградило их почетными пенсиями в четыреста целковых на душу, несколько лет назад уехали жить в деревню, откуда их можно было вытянуть в город только под угрозой расстрела. Старая "девятка" была не только их единственным способом сообщения с цивилизацией, но и, в последний год, - средством перевозки грузов для затеянного мной строительства нового деревянного дома, взамен вросшей в землю столетней избушки, кособокость которой позволяла считать Пизанскую башню эталоном вертикальных линий. Новый дом отец строил сам, иногда прибегая к помощи своих деревенских друзей, отношения с которыми поддерживались в исконно русских традициях - сегодня я тебе помогу, завтра - ты мне. Результатами такого безналичного расчета были бесплатные бетонные блоки, кирпичи, “вагонка”, окна, стекла, железо, обменянные на всевозможные безвозмездные работы, которыми отец владел в совершенстве - от запуска электромоторов на лесопилках до изготовления гробов. Впрочем, никто, конечно, не вел позорной бухгалтерии оказываемых друг другу услуг, ибо только такое "натуральное хозяйство" и позволяло еще не спившемуся и не потерявшему тяги к труду деревенскому населению показывать мозолистый кукиш нищете и голодухе, к которым их упорно подталкивали незатейливые сельскохозяйственные реформы, далеких от плуга и трактора правителей. Дня через три, разговаривая с Женькой по телефону, я поведал о постигшей нашу семью автомобильной беде, на что тот, секунду помолчав, сказал: "я знаю, что надо дяде Толе".

        ... В тот январский вечер 1998 года мы с Женькой задержались на станции после работы, чтобы поставить последнюю жирную точку в подготовке нашего совместного сюрприза моим родителям. Подарком, который наш отправщик машин в Россию должен был утром вместе с купленными клиентам шестью машинами отвезти трейлером в порт Элизабет, был белый полтонный грузовичок Mitsubishi, замаскированный ленивым Крайслером под Dodge Ram 50. Эту машинку Женька выудил еще в ноябре где-то на аукционных задворках за 800 “долларей”, а приложенные к ней хитроумность и неиссякаемые возможности собственного сервиса превратили Mitsubishi из понурого, потрепанного жизнью и двухсоттысячемильным пробегом, закорузлого пикапа - в гордый сверкающий автомобиль с двух с половиной литровым "часовым механизмом", безупречной автоматической трансмиссией, литыми дисками с новенькой резиной, отремонтированным кондиционером, тонированными стеклами, квадросистемой и электрическими кожаными сиденьями от разбитой вдрызг дорогущей Акуры. Для окончательного придания моему отцу неотличимого сходства с Чаком Норрисом из Карамышево, мы решили приделать на крышу кабины четыре стоваттных лампы. Ослепительная яркость установленных прожекторов позволяла надеяться на безошибочное ориентирование в глухой подмосковной темноте, но допущенная Женькой ошибка в схеме подключения приводила к расплавлению предохранителя через минуту после включения фар.

        Над этой проблемой мы и бились промозглым нью-йоркским вечером, когда на станцию тихо и незаметно вошел припухший, с мешками под глазами и лицом синюшного цвета, грязновато одетый человек, державший под мышкой новенький аэрбег от Nissan Maxima, именуемый в России подушкой безопасности, которую мне всегда почему-то хотелось назвать кислородной. Увидев его, Женька, безошибочно отличавший соотечественника от американца, сразу на английском сообщил новоявленному уличному торговцу, что выдранные из машины на соседней улице аэрбеги его контора на комиссию и реализацию не принимает, и посоветовал пройти с этой целью дальше по улице. Однако, посетитель, поведав путанную историю о сложном материальном положении, протянул к нам руки с аэрбегом, удивительно напомнив этим жестом вручение "хлеб-соли" при встрече высокой персоны, и попытался свалить нас с ног ценой в пятьдесят долларов при реальной стоимости в двенадцать раз выше. Я, которому аэрбег был нужен, как удочка погонщику каракумского каравана, и механик Миша, по прозвищу Мендель, задержавшийся вместе с нами из-за незаконченной замены головок блока вечнопроблемного двигателя 3.8 литра Ford Taurus, все же подошли к жалкому бруклинскому "синяку". Повертев в руках аэрбег, я пожал плечами и, оставив Менделя для дальнейших дискуссий, присоединился к Женьке, поливавшего из кабины грузовичка заумную японскую электронику неслыханными на Хонсю и Хоккайдо изречениями,. Тем временем Мендель, после небольшого успешного торга выцарапавший у торговца аэрбег за двадцатку подошел к нам и начал клянчить эту сумму у Женьки. По причине неимоверно плохого расположения духа хозяина, запутавшегося в проводах, как Давид в змеях, Мендель был внятно послан из чрева Mitsubishi в четко определенное место.

        ... Вообще, Миша Мендель, двадцатилетний еврейский мальчик, вывезенный три года назад родителями из провинциального Рыбинска, был весьма интересной личностью. Он быстро освоил английский, имел хорошую светлую голову и замечательные руки. На станции ему всегда поручалась самая сложная работа по переборке моторов, трансмиссий, решение головоломок с электрооборудованием. Вместе с тем, трудно было найти человека с такой ярко выраженной степенью "пофигизма" и разболтанности, которой обладал Мендель. Только мягкий женькин характер, да дефицит толковых механиков позволял Мише сохранять работу на станции, ибо положиться на его слово мог только до крайности наивный человек... Как и многие его сверстники, постоянно приезжающие на станцию, Мендель поддался моде автомобилизированного юного русского населения Бруклина на мощные машины с ручной коробкой передач, на которых они со страшной пробуксовкой срывались с места и достигнув максимально разрешенной в городе скорости тридцать миль в час мучались со сцеплением в плотных потоках и пробках. Когда же однажды Женька загнал с улицы на станцию машину с применением бокового скольжения, они пооткрывали рты и посрамленно и тихо удалились, впоследствии не выпендриваясь перед нами своим сомнительным водительским мастерством...

        ...Разобравшись с проводкой, мы переместились с Женькой в кузов для замены стоваттных лампочек в прожекторах на пятидесятипятиваттные, и в этот ответственный электротехнический момент я вдруг услышал за спиной нарастающий топот бегущей толпы. Держа в руках разобранный прожектор, я не мог немедленно развернуться, а когда положил его на крышу и повернул голову, увидел до противного черное 9-миллиметровое отверстие ствола австрийского "Глока", направленного в мой правый глаз.
lit20-pic1.gif (5817 bytes)Так как мой левый глаз не был занят изучением нарезов в стволе пистолета, я, ощущая стремительное ускорение сердечного ритма, переходящего в надрывные судороги, сумел разглядеть, что на станцию ворвалась целая банда хорошо вооруженных людей, численностью до взвода пехоты. Человек восемь накинулись на Менделя, мгновенно понатыкав в него многочисленные и разнокалиберные ружья и револьверы, и распластав худое и длинное, как жердь, мишкино тело по подкапотному пространству Тауруса, а остальные обступили плотным кольцом грузовик, мешая громкими возгласами двоим коллегам, влезшим в кузов целиться в мои зрительные органы и стриженый затылок Женьки, еще державшего в руках второй прожектор. Призвав на помощь фантазию, воспитанную в суровых условиях российской жизни, я попытался детально оценить обстановку и понять причину происходящего. Первой моей версией было подозрение, что мы стали жертвой налета местной бруклинской "братвы", но количество вооружения, громкая американская матерщина и количество сил и средств, брошенных на разборки со скромной авторемонтной конторой, едва сводящей концы с концами, зарождали большие сомнения в этой догадке, тем более, что ни о чем подобном в местной криминальной истории я никогда не слышал... Тем временем, державший меня "на мушке" громила, сделал шаг в сторону, что позволило мне, сквозь струящийся со лба прохладный пот внимательней рассмотреть нападавших, среди которых я обнаружил трех или четырех женщин, что даже в условиях местной эмансипации плохо увязывалось с моей теорией о рэкете или бесцеремонном вытряхивании долгов. И вдруг из всей этой людской массы я внезапно выделил то ли итальянца, то ли испанца, стоящего напротив и держащего на изготовке черный "реммингтон". Сначала я даже не понял, что меня смущает в его облике и, вдруг, откуда-то из-под сознания четко и ярко выплыло главное - он был в форме полицейского! И сразу эта синяя, с железными бляхами форма стала выпирать с разных флангов толпы, не оставляя сомнения в нашей встрече с местными представителями правоохранительных органов. Тем временем, вооруженный "глоком" "налетчик" бесцеремонно схватил меня за шиворот рубашки и, произнося абсолютно грязные ругательства, потащил вниз из грузовика, где по всем правилам полицейских боевиков расположил меня в широкой стойке "ноги врозь" на промасленном станционном полу, уперев руками в борт родного отцовского Mitsubishi. Через несколько секунд ко мне присоединили Женьку, теплый бок которого несколько скрасил мое гнетущее одиночество. Отсутствие ствола перед глазами несколько вернуло моим лихорадочным мыслям подобие стройности и позволило постараться оценить обстановку более трезво и спокойно. Собственно, в эту минуту меня беспокоил один вопрос - какое же преступление мы могли совершить, чтобы на поимку трех его исполнителей было враз брошено не менее тридцати до зубов вооруженных полицейских в форме и штатском, представлявших, по моему мнению и в расчете на российские масштабы, весь личный состав местного районного отделения полиции?! Я точно знал, что никто из присутствовавших не баловался наркотиками и не занимался их продажей, начисто отпадали убийства, изнасилования, нанесение тяжких телесных повреждений, вымогательство, бандитизм и терроризм, кражи личного и государственного имущества, взяточничество, киднэппинг и незаконное хранение оружия. И тут, когда мои потуги по восстановлению в памяти содержания уголовного кодекса уже забрели в фантастические для местных дебри об измене Родине и незаконных валютных операциях, я услышал скрипучий шепот Женьки:

- Мендель, сволочь...

- Что Мендель? - сдавленно прошептал я, с трудом представляя Мишу в злобном образе растлителя малолетних или серийного убийцы, скрывающегося свой звериный лик под маской скромного труженника автосервиса.

- Купил-таки, аэрбег, козел!

        Эта фраза невольно навела меня на мысль, что под дулом пистолета Женька от страха коренным образом подвинулся рассудком, что теперь выразилось в той околесице, которую он нес, стоя оттопыренной задницей в сторону шеренги полицейских, хором поливавших нас “факами”, вместо принятого в кинематографе зачитывания прав. Но тут, нас повернули лицом к работникам местных органов внутренних дел, и я с удивлением увидел, что один из блюстителей порядка что-то говорит Менделю, потрясая знакомым аэрбегом, а целое отделение копов рыщет по станции, спотыкаясь о разбросанные железяки и отчаянно матюгаясь. Между тем, пятеро полицейских отделили Женьку от меня и повлекли его в офис, а со мной наедине оставили трех человек в штатском во главе с толстенькой миловидной женщиной в форме.

- Он не говорит по-английски! - крикнул напоследок Женька, за что тут же получил толчок в спину.

- Это Ваша машина? - металлическим голосом спросила женщина.

- Да.

- Что Вы здесь делаете? - спросила полицейская, как будто мой жалкий внешний вид и реквизиты станции давали основания предполагать, что мы на ночь глядя готовим военный переворот или устраиваем собрание секты "Аум сенрике".

- Ремонтирую машину.

- У вас есть документы?

- Да, - я кивнул на кабину грузовичка, где лежала моя куртка.

        Один из полицейских достал куртку и вынул из кармана бумажник, а из него - мой "серпастый-молоткастый". Женщина полистал паспорт, переписала на клочок бумажки какие-то сведения и, протянув мне документы, произнесла:

- Все в порядке, можете продолжать...

- А в чем была моя вина? - поинтересовался я.

- Не виновен, - вынесла решение дама и все окружавшие меня полицейские, как по команде повернулись и зашагали в сторону офиса, где по-видимому шел допрос моего друга.

        Я остолбенел. "То есть как - не виновен?!" - хотелось закричать мне им вслед. - "Приставить пистолет ко лбу, распластать, как лягушонка на машине, ткнуть пару раз в бок дубинкой, потаскать за шиворот, проверить документы, а потом поблагодарить за внимание и признать невиновным?! Да у нас ОМОН не всегда так позволяет себя вести, но он-то работает в совершенно другой криминальной обстановке!" Пока я, барахтаясь в своих мыслях, отупело стоял подле грузовика, полицейские бойко заковали Менделя в наручники и, оставив его в спецовке, с грязными руками и лицом, поволокли на улицу. Я пошел к офису, откуда тоже вышли полицейские и торжественно удалились. Станция опустела. Женька сидел в офисе на табуретке и курил.

- Что тебе сказали?

- Признали, что это не я замочил Мартина Лютера Кинга... А за что повязали Михаила?

- Я же тебе сказал - за аэрбег. Он его все-таки купил, придурок.

- То есть как? Что же в приобретении аэрбега усматривается уголовно наказуемого в вашей беспредельно свободной стране?!

Cкупка краденого. Этот биндюжник с аэрбегом - засланный казачок с микрофоном...

- А что на аэрбеге стоял штамп ОТК местной воровской шайки или этот "продавец" кололся первому встречному в совершении кражи, размахивая поддельной справкой об освобождении?

- Но цена-то была маленькой...

- А если я завтра захочу продать, например, принадлежащий мне золотой "Rolex" за два доллара, меня тоже упрячут в застенки? Хорошо, допустим аэрбег ворованный, но тогда у меня есть законный вопрос - у кого его украли? Если пострадавшего нет, значит - он не ворованный, а если есть - значит воры - сами полицейские, перепродавшие краденое простаку Менделю!

- Чего ты меня пытаешь? Скорее всего, Менделя завтра отпустят.

- А за что забрали?!

- С полицией лучше не спорить...

- По уровню беспредела Ваши доблестные милиционеры дали нашим сто очков вперед... Но скажи мне - неужели, чтобы захомутать беднягу Михаила на такой туфте, надо было концентрировать на рубеже Ave.J беспрецендентный по численности и огневой мощи полицейский гарнизон? Осталось только подключить дивизию "зеленых беретов", авиацию и 6-й флот! Неужели в Бруклине полиции больше нечего делать, кроме как ставить сверхсомнительные палки в отчетах о поимке мафиози Менделя?! Американцы же непревзойденные мастера по подсчету денег - сколько им стоила эта грандиозная операция?!

- Не знаю... Поехали домой.

Мы вышли на McDonald. Я пошел прогревать машину, а Женька принялся запирать замки. Внезапно, по совершенно пустой улице с включенными маяками и завывая сиреной промчался полицейский Crown Victoria.

- Поехали брать очередного Менделя за незаконную ловлю крыс у Вераззано-бридж или питье лимонада из горлышка , - мрачно пошутил я и, когда Женька тяжело плюхнулся на правое сиденье, со всей силы вдавил акселератор в пол…

        Послесловие: Миша Мендель, задержанный нью-йоркской полицией в результате проведенной широкомасштабной операции по профилактике автомобильных краж, решением суда был признан виновным в скупке краденого и приговорен к общественно-полезному труду - сбору мусора в центральном парке в течение трех месяцев по одному дню в неделю.

[Оглавление][Следующий рассказ]