Чашка кофе

Едем мы как-то с Трофимычем по дороге. И, заметьте, - не на “Волге”, пять лет назад списанной, которую нам руководство приказало на помойку отогнать, и не по Лотошинскому району Московской области мимо слегка заржавевших и малость разукомплектованных за пятнадцать лет простоя тракторов и комбайнов, а по самой что ни на есть буржуйской стране по имени Франция, по городку со сложным иностранным именем Шалон-сюр-Сон. И навевает это название в наши полностью одурманенные окружающим полнейшим изобилием головы этакие легкие мыслишки о летаргическом сне, салоне и о слышанном как-то от начальника базы сугубо заграничном слове “сюрреализм”, которое он произнес после осмотра УАЗика, покрашенного нашим маляром Геной наутро после выписки из медвытрезвителя, куда тот угодил накануне с диагнозом “полное алкогольное опьянение на грани летального исхода”.

А надо сказать, что во Францию мы с Трофимычем попали не по обмену опытом между нашими и французскими автобазами, а по суровой разнарядке, присланной из Главка, в которой черным по-русскому категорически указывалось, что в эту турпоездку со скидкой 90 процентов надлежит “послать людей трезвых, политически грамотных, исключительно морально устойчивых” и, главное – “из среды рабочих или шоферов”. То есть, конкретно никаких “завов”, “замов” и прочей управленческой шушары. Ну , прям, сплошная демократия в действии. А то зайдешь, бывает, в транспортный отдел с интеллигентным вопросом: “какого хрена, коза недоеная, ты мне в путевку на ЗИЛ-130 расход бензина по три литра на тысячу километров поставила?!”, а там сидят две такие чистенькие, нарядные птички у факсов и компьютеров и друг другу воркуют: “я с мужем на Канарах”, да “мы с Васей в Хургаде”, и смотрят на тебя, как светскме дамы на чукотских оленеводов. Обидно становится… И тут бац! Такое рабоче-крестьянское распоряжение!

Но с подбором кандидатур вышло крупное затруднение. Начальство, правда, химичить поостереглось и жену главного инженера из завсклада в уборщицы второго разряда ремонтной зоны, чтобы, значит, ей пролетарскую окраску придать и в соискатели путевки выдвинуть, хоть временно фиктивно и перевело, но в последний момент передумало по причине угрозы заправщицы Нюрки, которая, узнав о таком кадровом решении прям по громкоговорителю из своей будки на всю базу заявила, что ежели эта ворюга хоть одной босоножкой на Монмартр ступит, то она про ее дела на складе такой детективный роман в прокуратуру изобразит, какой даже Агате Кристи не снился. Короче, начальство все головы на запчасти разобрало, чтобы разнарядку хотя бы на двадцать процентов выполнить. И то правда где ж им, бедным, было найти подчиненных, у которых не то что все четыре, а хотя бы полтора указанных Главком пункта в биографии одновременно сосредотачивались. Это ж представить непостижимо, чтобы на нашей базе такие выдающиеся личности работали! Нет, есть, конечно, и не пьющие – Иван Петрович, например, слесарь, только позавчера в четвертый раз “зашился” и по опыту прошлых лет за него в ближайшие две недели можно было смело ручаться. И морально устойчивые имеются: вахтер Прохоров, которому в прошлом месяце юбилей чествовали по поводу тридцатилетия выхода на пенсию – исключительной сексуальной чистоплотности человек. И политической грамотой многих Бог не обидел: фрезеровщик Степаныч в обед в курилке такие философские версии относительно создания у нас правового государства выдвигает, что если бы их депутаты Госдумы услышали, то гурьбой в отставку сбежали бы… Но чтоб все эти качества и в одном человеке?! Нет, это сплошной утопизм.

Короче, как-то утром вызывает нас с Трофимычем начальник базы к себе в кабинет. Мы решили, что это насчет вчерашнего: за то, что мы старшему механику ремзоны вежливо заметили, что ежели он, ублюдок недоношенный, еще раз на трофимычев ГАЗ-53 жигулевские рулевые тяги выпишет и на свое частное корыто пристроит, то мы ему газоновским бампером враз деторождаемость отшибем. Зашли мы потихоньку, спрятались в уголочке, моим носовым платком месячной свежести руки оттираем, думаем, чего вратьхоть и сволочь отменная этот ремонтник, но стучать все равно нехорошо. Тем более оба на ремонте в виде наказания стояли, по причине всенародного отмечания дня рождения нашего дружка по кличке Фантомас. Мы-то ничего, хоть и с третьей попытки, но в дверь на проходной попали, а кореш наш послабее в коленках оказался, и пока одиннадцать раз к ряду на стол к вахтеру падал подоспел начальник колонны. Нас скопом в “яму” на неделю и спустили…

- Знаю я вас, как людей порядочных, малопьющих и по бабам не шатающихся, - говорит нам с апломбом между тем начальник базы. Трофимыч аж икнул от неожиданности и на портрет очередного вождя на стенке, как на икону Святого Петра преданно уставился. – А посему, - продолжает руководитель, - порешили мы вас направить в туристическую поездку во Францию!

Тут уж и меня здоровье подводить стало – взмок я весь от неожиданности, даже пятки вспотели, но чувствую каким-то шестым чувством, что все это неспроста. Подвох какой-то намечается… Подозрительно. То нас дальше дальше подшефного колхоза имени Клары Цеткин на полумертвых “зилах” не пускают, а то вдруг сразу в такую даль!

- Путевки, - опять говорит начальник базы, - мы вам даем со скидкой и матпомощь окажем, но попрошу я вас об одном одолжении…

“Ну, вот, - думаю,- и подвох! Или заставят до отъезда в три смены пахать, или на митинг какой-нибудь идти”.

- Дело вот какое, - продолжает между тем руководитель. – Один мой знакомый купил мне в городе Лилль машину. “Опель Вектра”. А вот пригнать ее сюда все не было оказии. А у вас по программе – этот населенный пункт последним значится! Как закончите достопримечательности разглядывать, позвоните ему – он вам машинку и документы выдаст, а вы на ней домой и прикатите! Согласны?

Как же тут не согласишься… Так и будешь свою отказную в яме до пенсии перечитывать. Переглянулись мы с другом, вздохнули глубоко и разом кивнули…

Так вот. Буробим мы стало быть с Трофимычем на этой самой “Вектре” по Шалону-сюр-Сону. Тургруппа наша два дня, как домой опохмеляться после экскурсий улетела, а мы, значит, своим ходом на Родину пробиваемся. Поначалу все ничего шло. Машинка, конечно, не “Мерседес” прошлогодний, но ходкая и, главное, не сильно капризная. Мы ж из экономии ее не “девяносто восьмым” поили, да и платные дороги закоулками объезжали. Но вот под этим самым “сюром” стряслась-таки беда – завизжало что-то впереди в колесе со страшной силой. Собственно ума большого и пяти курсов МАДИ для того, чтобы сообразить, что это подшипник крякнулся не требовалось. Но из инструмента в “Опеле” только домкрат валялся, да и магазинов по продаже запчастей что-то нигде не виднелось. Поначалу мы приемничком этот визг глушили, но когда колонки захрипели, а другие водители начали на обочину сторониться, поняли, что с такими звуками нам до дому не добраться. Вот и свернули в Шалон – решили какую-нибудь местную СТОА напрячь по поводу нашей неисправности.

Городишко, скажу я вам, небольшой. Домишки низенькие, чистенько так все, аккуратно. Окурок в окно даже кидать неудобно. Поколбасили мы взад-вперед, пешеходов непуганых с “зебр” посгоняли и попали, наконец, в какой-то район, где все городское техобслуживание сконцентрировано. Буквально – сервис на сервисе. И что любопытно: никакой взаимозаменяемости. Все, как в розовых мечтах при социализме - дифференцировано. То есть, не как у нас. Мы-то в гараже любую дрыну принимаем – хоть БМВ, хоть “Запорожец”. Где по книжке умной посмотрим, где так, наобум ткнем, где на авось стукнем, но худо-бедно к жизни возвращаем. А тут ни-ни! Написано на крыше - “Пежо”, так им хоть франками въездные ворота обклеивай, а “Ситроен” не возьмут. Чудные какие-то… Мыкались мы с нашей “Вектрой” вокруг этих станций долго – не берут нигде “Опеля”, только руками разводят. Наконец, Трофимыч не выдержал.

- Поедем вон на ту. – И на здание “Фольксваген” показывает. – Немчура, она и есть немчура. Может примут? Должно же у них быть национальное достоинство.

- Поедем, - говорю, - только имею я по этому поводу большие сомнения, основанные на знании волчьих законов конкуренции, по которым жрут эти капиталисты друг друга поедом, а наши беды с “Опелем” “Фольксвагену” только в радость – чем больше мы промучаемся, тем меньше охоты будет в следующий раз “Вектры” покупать.

Между тем подруливаем мы ко входу на станцию, покидаем нашу бедолагу и идем к стеклянным дверям, которые перед нами сами раздвигаются. Входим мы в здоровенный вестибюль, в котором можно десяток лишних подъемников поставить, и тут подскакивает к нам прилично одетый очкарик, улыбается, будто родственников заприметил и начинает что-то быстро на французском лепетать. Ну, мы за время экскурсионного периода объясняться с ними слегка научились. Трофимыч его за локоток берет, подводит к дверям, пальцем на “Опель” указывает, потом руками изображает колесо и говорит “У-у-у-у!”. Очень, надо сказать, доходчиво объясняет, но приемщик этот примолк от удивления и полное непонимание сквозь очки выразил. Тогда мы его выводим на улицу, Трофимыч заводит машину, а я очкарика удерживаю, чтобы он со страху, когда подшипник на всю округу скрежетать начнет в бега не ударился. После того, как “Вектра” пятьдесят сантиметров проехала француз наш уши ладонями зажал и на корточки опустился. Вернулись мы в вестибюль и подошли к какой-то стойке, за которой дама у компьютера губы помадой мазюкала. Приемщик с ней пошептался, она что-то там у себя пофурыкала и выдает нам счет. Мы сразу на последние цифры смотрим.

- Тоталь, - читает Трофимыч, - 390 ФФ! Блин, 80 баксов они за ремонт хотят! Дел-то на десять минут…

- Ничего не попишешь, - говорю я,- придется нам раскошеливаться, а

“Опелю” до самой Москвы гадость пить…

Киваем мы стало быть с важным видом франузу, мол, “какой базар из-за полштуки франков!” и загоняем машину в цех. Там тоже непривычно все – ни масла под ногами, ни пустой посуды по углам – все в кафеле, как в сандуновских банях. Подходит к нам механик в чистенькой такой спецовочке, словно он целый день не гайки крутит, а в офисе бумажки с места на место перекладывает, садится за руль и на подъемник “Вектру” умело так загоняет. И тут вдруг раздается на станции мелодичный звоночек. Не такой, как у моего будильника, от которого соседская собака выть начинает и форточка захлопывается, а тихий такой, приятный… Механик, как его услышал, сразу виноватый вид на себя напустил и рукой около рта размахивать начал.

- Обед, - догадался Трофимыч. – Вот ведь не везет! Они нам этот подшипник до истечения визы менять будут…

Но делать нечего. Обед –это святое. У нас на базе слесарь Дмитрич машину на подъемнике поднимал, и тут гудок на обед прогундосил. Так он даже рубильник не выключил и метнулся в столовую очередь занимать, а так как ограничители с подъемника кто-то два года, как стащил, то машина через верх вместе с лапами со стоек вылезла и на земь брякнулась… Здешний технический состав, правда, локтями друг друга на выходе не пихал, но тоже потихоньку разошелся. Помыкались мы с Трофимычем туда-сюда, инструмент диковинный поразглядывали и решили в вестибюле от соблазна спрятаться.

Нашли там какой-то столик с газетами, сели на стульчики и картинки разглядываем.

- Слышь, - вдруг говорит Трофимыч и пальцем за мою спину тычет, - а хочешь кофе?

Обернулся я и вижу – стоит здоровенный серый ящик, на котором сверху несколько слов иностранных написано. Все я, конечно, понять не в состоянии, но “cofee” разобрать сумел.

- Чего ж, - говорю, - не попить. Только мудрые больно эти агрегаты, не оконфузиться бы…

- Не боги горшки обжигают, - гордо произносит Трофимыч.

- Где ж это ты таких слов нахватался? – удивляюсь я.

- А надо было во время экскурсий не пиво в барах литрами лакать, а лекции слушать - повышать свой культурный уровень!

- Ладно, - говорю, - профессор! Скоро вернешься к себе в яму – я посмотрю, как тебе там история французской революции пригодится. А я смогу хоть “Жигулевское” с “Дювелем” сравнить и перед с соратниками анализом вкусовых качеств поделиться…

Подходим мы тем временем к ящику и осматриваем его внимательно. Ничего умного. Торчит в углублении сосок, рядом желтая кнопка и прорезь с надписью – “5F”. Рядом на полочке пластмассовые стаканчики стоят. Точь в точь, как на базе автомат с газировкой. Правда, по нашему, если действительно жажда с утра или по ходу рабочего дня одолела надо еще молотком треснуть, чтобы он соображал быстрее и вместо стаканов железная кружка на цепи болтается. А так – один в один.

- Все просто, как в заявлении об увольнении, - говорит Трофимыч, вытаскивает из кармана горсть мелочи, выбирает монетку и стаканчик под сосок подставляет.

- Погоди-ка, - останавливаю я его.- Что-то тут не так…

- Да, ладно тебе! Подумаешь, какой синхрофазатрон запустить надо!

- Ты, - говорю, - биограф Бонапарта, валютой не раскидывайся и, как говорят на парижской площади Пегаль – под клиентом не суетись! А вот прикинь своими внезапно поумневшими в лекториях мозгами – на ящике-то, кроме “кофе” еще четыре слова написаны, и хотя я на французском бухтеть не силен, но сдается мне, что означают они названия других напитков, заложенных в ассортимент этого электрического гроба…

- Да, - говорит Трофимыч, монеткой в затылке почесывая и на надписях сосредоточившись, - это – “шоколад”, “какао”, “чай”, а последнее – не знаю…

- Ого! – удивляюсь я. – Изрядно ты тут языку подучился… Так вот, скажи мне теперь – как этот железный истукан догадается, что мы с тобой именно кофе хотим? По выражению морды лица? Так это только жена после твоей получки умеет определять – чаи ты гонял или пивком водочку в “стекляшке” запивал… Подвох тут какой-то!

- Ладно, - решается Трофимыч. – Попытка не пытка, и пять франков после финансового краха с этим дурацким “Опелем” нам погоды не сделают. Поэтому предлагаю я пойти нашим народным “методом тыка” и, бросив монетку поглядеть – чем этот агрегат нас поить будет.

- Давай, - говорю, - рискнем. Пива он все равно не нальет, а остальное мне – без разницы! Что кофе, что какао, что суп с вермишелью… Кидай, не сомневайся.

Сунул Трофимыч монету в щель, провалилась она куда-то в самое нутро ящика, выждали мы секунд пять, и я на кнопку изо всех сил надавил. Заурчало что-то внутри, и полилась в стаканчик жидкость. По пару видать – горячая, но уж очень прозрачная.

- Пробуй, - предлагаю я Трофимычу.

- А почему я? – спрашивает он. – Ты-то две недели спиртсодержащими продуктами дезинфицировался! Тебе сподручнее…

- Не-е, - говорю. – Этот кофейный фарс тобой был предложен, ты и пробуй! А я посмотрю на твою агонию и решу – пить или не пить мне этот стрихнин…

Вздохнул Трофимыч, взял стакан, понюхал и глоток отхлебнул. Смотрю я на его физиономию и вижу, как глаза у него постепенно больше очков становятся.

- Ну, что? – спрашиваю. – Цианистый калий?

- Ни за что не догадаешься, - говорит Трофимыч и мне стаканчик протягивает. – Кипяток! Без заварки, без лимона и без сахара! Вода, только горячая…

Попробовал я – точно! Обыкновенный кипяток, как в кастрюле перед закладкой пельменей.

- Вот это да! – говорю. – Вот это Европа! У нас хоть для вида подсластят и цветности нагонят! А тут внагляк все до копеечки крадут! Ну, сейчас я этой дрыне харакири делать буду!

- Погоди… - останавливает меня Трофимыч. – Я вот что думаю… Наверное эта штука работает, как электрокофеварка – она только кипятит воду, а заварку в нее надо самим засовывать!

- А где ж ее взять-то? В магазин, что ли, идти надо?!

Начинаем мы опять ящик исследовать и находим над соском какую-то встроенную полочку. Отвертки у нас не было, мы ее стали ключами поддевать. Не идет. Тут Трофимыч вдруг на нее нажал, она наружу из автомата и вывернулась. Смотрим – посередине этой полочки расположено отверстие.

- Во! – говорит Трофимыч. – Сюда фильтр с заваркой вставляется!

Продолжили мы поиски, и в самом низу автомата нащупал я железную ручку, похожую на рукоятку стоп-крана в поездах дальнего следования. Дернули за нее и открылся нам здоровенный ящик полный маленьких круглых пласстмассовых коробочек. Вынули мы одну, понюхали, - точно! Внутри кофе засыпан!

- Да, - говорю я, вставляя коробочку в отверстие полочки и засовывая очередную монету в прорезь. – Чтоб кофе выпить, надо Гарвардский университет хотя бы заочно закончить! И ведь заметь – мы с техническими навыками еле-еле до сермяжной правды добрались! А как же рядовой обыватель в виде восьмидесятилетней бабки с этим аппаратом борется?

- Это-то меня и смущает, - задумчиво произносит Трофимыч, отхлебывая из стаканчика. – Прав ты – что-то здесь не то…

Тем временем и мой стаканчик наполнился. Попробовал я – кофе, конечно, но какой-то невкусный, не сладкий… Бурда, одним словом.

-Ладно, - говорю. – И у них тут не все гладко. Тоже экономят на всем и народу мозги пудряд.

Взяли мы свои стаканчики, уселись на стульчики. Хлебаем эту гадость и “Юманите” с умным видом просматриваем. И тут заходит в вестибюль наш приемщик. Лицо у него довольное, пообедавшее. Улыбается нам, подходит к какому то столику поодаль стоящему и нами впопыхах и от страшного умственного напряжения незамеченному, берет с него что-то и к нашему многострадальному автомату направляется. И замечаем мы с ужасом, что в здоровый ящик он за коробочками не лазает, а засовывает в полочку что-то другое, от стола принесенное. Потом забирает стаканчик и к столу возвращается, шебуршит там немного и вместе с ним куда-то уходит…

Мы, конечно, тут же к столу метнулись. А там! Этих коробочек с кофе, чаем и всем, что на автомате перечислено – видимо-невидимо! И сахар, и сливки, и молоко, и ложечки, и джемы какие-то, и печенье… Даже салфетки в трубочки скатанные разложены.

- Чего ж мы хлебаем-то? - спрашиваю я Трофимыча.

- Чего-чего… Отработку, блин! По второму разу кофе перегнали…

- То-то, чувствую – отрава какая-то… Давай по настоящему вдарим, что ли?

- Нет уж! – говорит Трофимыч. – Спасибо… Пойдем отсюда. Обед кончился. Может “Опель” уже готов…

Плюнул я с досады на белоснежный кафель и побрел вслед за другом к стеклянным дверям, которые сами заранее открываются, чтобы какой-нибудь очередной турист на них ручку искать не начал…

[Оглавление][Следующий рассказ]