Этюды в серых тонах. Авария

- Давай еще фару поменяем? - сказал Сашка. - Их же штуки три в боксе новых валяются!

Мы стояли у "тренировочной" красной "девятки", отметившей свое семилетие сменой мотора и большинства принципиальных узлов и агрегатов. Предыдущий двигатель, передвигавший машину последние двести тысяч километров, благополучно сыграл в ящик в прямом и переносном смысле - его умерщвленные, обгоревшие останки теперь покоились в нетесаной деревянной таре, подготовленные к торжественному погребению в мусорном контейнере. Свежий мотор, которому отныне предстояло терпеливо тянуть лямку и сносить издевательства атакующего стиля вождения, взращенного молодостью, амбициями и занятиями автоспортом, был демонтирован с полученной, после полугода ожесточенной битвы с руководством автобазы, новой "восьмерки", из которой мы теперь строили очередную раллийную машину. Серийные двигатели для гоночных подвигов не годились, и "заряжать" их было "экономически невыгодно". Вместо них в Тольятти покупались готовые к раллийным победам моторы, способные некоторое время терпеть тяготы и лишения безумного пилотажа и имеющие внутри конструктивные особенности и эксклюзивные детали, добавляющие в упряжку несколько десятков дополнительных "лошадок". Сдать новехонький серийный двигатель на склад в те славные времена, когда должностные лица и простые труженики тащили с работы в сторону дома даже мышеловки и пластмассовые сиденья от унитазов, было так же невозможно, как китайскому коммунисту не выучить цитатник Мао. Поэтому, путем различных воздействий на мягкотелые жизненные позиции и нестабильную принципиальность материально-ответственного персонала автобазы "нулевый" мотор благополучно списали в утиль, затем "уничтожили в присутствии членов комиссии", после чего моментально разобрали и собрали вновь на официально числящемся за "тренировочной" машиной блоке и успешно инсталлировали в подкапотное пространство.
Теперь реанимированная, готовая к безжалостному употреблению "девятка" гордо стояла у спортивного бокса. Внешний облик машины, откорректированный пулевизатором базовского маляра Вити, заглотившего по традиции перед покраской кружку чифиря, стабильно приводящую его в состояние творческого аффекта, портило только треснувшее стекло левой фары и немного скособоченная облицовка радиатора.

- Сойдет, - сказал я, трогая пальцами скотч на трещине. - Вышибем окончательно, тогда и сменим. Я на ней сегодня домой поеду, заодно пообкатываю.
- Ну, ну… - с сомнением сказал Сашка.

     На улице стояла поздняя весна начала 90-х. Майское, радостное, субботнее солнце кружило голову и кипятило адреналин. Было легко, весело и свободно, как бывает изредка, когда дела сделаны, очередные - не скоро, никто не ждет и никуда не надо.
     Едва выехав за ворота базы, я моментально забыл тягомотную теорию приработки компрессионных колец к стенкам цилиндров и утопил газ на всю длину ноги. Новый мотор весело взвизгнул, как студентка, внезапно попавшая под дождик, и понес меня в разогревающийся утренний полупустой мегаполис, жители которого разом очнулись от зимнего прозябания и всем кагалом ринулись в область засевать свои "сотки" картофелем и заполнять заржавевшие мангалы первым шашлыком.
     Я летел по городу, разметая запоздалых, томно тянущихся к МКАДу "чайников" с сучковатыми досками на багажниках и снайперской сосредоточенностью в глазах. Ручка коробки передачи сходила с ума от агрессии, а тормозные колодки шипели в возмущении. Прерывистые и сплошные линии метались под колесами, глазастые светофоры не успевали вспыхнуть желтизной и полутемные тоннели кончались, едва начавшись. Пьяный в доску весенний ветер врывался в салон и кружил по нему в сумасшедшем вихре.
     Я вырвался с напрочь зарельсованной трамвайными путями Преображенки и помчался по Большой Черкизовской, в то время не загроможденной до осевой линии "инфраструктурой" рынка с брошенными где попало ржавыми "жигулями", дистрофическими вьетнамцами с полутонными тележками и наивными гражданами, бегущими схватить что подешевле. Миновав развилку с Сиреневым бульваром, я принялся лавировать в неплотном потоке автомобилей и, подъезжая к повороту на Никитинскую улицу, оказался в правом ряду. Когда до перекрестка осталось совсем немного времени и места, я поравнялся с рейсовым "Икарусом", ехавшим во втором ряду и, уже вклинившись между ним и высоченным бордюром, вдруг понял, что сзади на автобусе мелькнул номер маршрута - "34". Нога бросила акселератор и впилась в тормозную педаль.
     Я долго, еще мальчишкой жил и учился в школе в Измайлово и знал, что "тридцать четвертый" поворачивает со Щелковского шоссе на Никитинскую. Подсознание моментально отработало ситуацию - длинному, с "гармошкой" в середине "Икарусу" просто не хватает места для поворота направо из крайнего ряда и опытный водитель для этого всегда берет левее, чтобы сделать "замах". Машина встала в юз, но автобус уже "сломался" в середине и, поворачивая, закрыл мне дорогу. Я встал, упершись в бордюр и отчаянно нажал на клаксон, но "икарус" упорно выдерживал свою траекторию - его хвост все-таки зацепил "девятку и прочертил по ней в районе переднего бампера. Что-то звякнуло, хрустнуло, автобус повернул на Никитинскую и, как ни в чем ни бывало подъехал к остановке. Закипев, как забытый на плите чайник, я рванулся в погоню, объехал обидчика и заблокировал его, поставив свою машину наискось перед кабиной. В моей обезумевшей от нестерпимой обиды голове пронеслись низменные междометия и нецензурные эпитеты. Я подлетел к кабине автобуса и заорал:

- Ты чего! Слепой?!
- А что? - удивленно спросил пожилой, лет шестидесяти водитель.
- Так ты не только слепой, но и глухой? Продрал весь бок своей "колбасы" по моей машине и даже не заметил?!

Во мне шкворчали и выплескивались на теплый асфальт фекалии. Я находился в состоянии человека, которого несправедливо оскорбили, обманули и обокрали одновременно. Стопроцентная правота моей позиции и неоспоримая виновность оппонента придавали мне апломба, решительности и неразборчивости в выборе средств урегулирования конфликта.

- Иди - смотри на свои художества! - орал я, указывая на "девятку".

Водитель, не спеша, вылез из автобуса. За ним бросились на улицу и пассажиры. Наличие зрителей придало мне дополнительные силы.
У машины был поцарапан угол бампера со следами бежевой краски автобуса, сломаны боковые крепления предкапотной накладки и вырвана та самая левая фара, которая теперь, без стекла, болталась на одном, чудом уцелевшем, винтике. После осмотра "девятки" мы прошли к автобусу - от "гармошки" до заднего колеса моим бампером была прочерчена полоса.

- Так это… - водитель, наконец, оценил ситуацию. - Я ж с правого ряда не умещаюсь…
- А зеркала у тебя на что? Пропустить-то ты обязан по-любому! - я был горд от своей доминирующей позиции, и, кроме того, доволен, что ранее разбитую фару теперь можно списать на неловкого труженика 10-го автобусного парка. - Ладно, вызываем ГАИ, пусть разбираются.

Пассажиры, оставшиеся без средства передвижения, разом заняли позицию водителя и хором, не стесняясь в выражениях, принялись высказывать беспочвенные обвинения в мой адрес в стиле - "гоняют, сволочи!". Это, вкупе с тем, что автобусник явно понимал "размер своего попадания", раззадорило меня еще больше.

- Бампер, облицовка, фара! Ты знаешь, сколько это стоит?
- Сколько? - спросил обмякший водитель с тоской в окруженных тонкими морщинами глазах.
- А считай, - я начал приводить ему калькуляцию предстоящего устранения неисправностей. Сумма получилась серьезной.
- У меня столько нет, - тихо сказал водитель. Он стоял какой-то внезапно сгорбившийся, поникший, опустив мозолистые руки со вздувшимися венами и большими, неловкими пальцами.
- Ну, тогда - ГАИ! - Самодовольно, обведя толпу победным взглядом, огласил я приговор.
- Не надо ГАИ… - еще тише произнес водитель и совсем опустил голову. - Лишат премиальных, отпуск на зиму перенесут… Сейчас с линии сойду - тоже все взыщут по средней. Да, и шестьдесят стукнуло - могут и "обходным" угостить…
- И правильно сделают! Ну, что будем делать?
- Возьми мои права, - он полез в нагрудный карман клетчатой, старой фланелевой рубашки, - Я завтра выходной… Наскребу, займу. Отдам.
- Ну, конечно! Завтра ты скажешь, что меня впервые видишь!
- Нет… Куда же я без прав…
- Ладно, - подумав, сказал я. - Но учти, дед, - если завтра денег не будет, то я твои права в мелкие клочья порву для получения хотя бы морального удовлетворения!
- Будут… - водитель тяжело вздохнул, разглядывая свои рваные сандалии.

Я записал его адрес, нарочито громко хлопнул дверью, и, сорвавшись с пробуксовкой с места, поехал в автохозяйство.
Сашка еще был в боксе и возился с коробкой передач.

- Давай фару! - крикнул я с порога. - Есть добрые люди в государстве. Выдрали ее мне с кишками!
- А кто виноват? - спросил Сашка.
- Да, дед какой-то на "икарусе". Ни хрена не смотрит, куда едет. Заходил в правый поворот из левого ряда, а в зеркало даже не удосужился посмотреть.
- Без мигалки что ли? - спросил Сашка. - "Икарус" же длинный, небось не помещался в радиус…
- Хрен его знает, мигал он или нет… Завтра оплатит ущерб и будет точно включать поворотники и назад смотреть.
- Ну, если мигал, то ты сам-то мог сообразить, что он не вписывается…
- Ладно! Хватит теории гнуть. Фару давай!

Через полчаса я снова выехал с автобазы. Царапина на бампере стерлась ацетоном, облицовку мы прижали шайбами, а новая левая фара была так хороша, что требовала замены правой.
…Водитель жил в "башне" на 16-й Парковой возле кругового движения. Я поставил машину непосредственно на круге и, вглядываясь в каракули с адресом, вошел в подъезд. Обшарпанная, обитая старым дермантином дверь открылась не сразу. Пройдя в прихожую, я ощутил запах лекарств, смешанный с ароматом подгоревшей картошки. Квартира была однокомнатной, с выцветшими, старыми обоями и такой же мебелью. Дверь в комнату была прикрыта. Водитель, в старомодных очках, с сероватым лицом, одетый в знакомую фланелевую рубашку и пузырящимися на коленях трико сгреб со старомодного трюмо приготовленные деньги и протянул мне.

- Чуть не хватает… - виновато сказал он. К потертым мелким бумажкам была даже добавлена мелочь.
- Ладно, - снисходительно процедил я сквозь зубы.
- Ваня! - вдруг раздался из комнаты приглушенный женский голос. - Напои человека чаем! И поблагодари!
- За что? - водитель приоткрыл дверь, и я увидел разложенную диван-кровать, на которой лежала бледная, седая женщина. Рядом стояла табуретка, аккуратно застеленная обрезком выцветшей клеенки, с пузырьками и коробочками с лекарствами.
- Ну, он же пошел тебе навстречу… - сказала женщина.
- Болеет? - сдавлено спросил я.
- Инсульт. Полгода, как парализовало ниже пояса… Будешь чай?

     Из-под коленок, нарастая и усиливаясь к груди, по моему телу побежала дрожь. Я смотрел на водителя, и становился ниже ростом. Мое тело уменьшалось в размерах и хотело уместиться в самую узкую щель между плинтусом и стенкой прихожей. В голове, в каком-то необъяснимом хаосе проносились фрагменты с зеркальными отражениями моей надменной, алчной физиономии, победной позы, самодовольных гримас и игрой "на публику". Трясущимися руками я сунул деньги и права в руки водителя и бросился прочь из квартиры. За спиной звенела мелочь, выпавшая на пол из неловких, толстых пальцев.
     Забыв про лифт, я ураганом слетел по лестнице вниз и, оттолкнув входившего в подъезд мужчину, выбежал на улицу. В "девятке" на меня навалился стыд. Это был не стыд зрителя, у которого в театре сломалась молния на ширинке, а ощущения человека, который совершил нечто подлое и грязное и вымазался этой подлостью и грязью с ног до головы. Я тер горевшее лицо, словно пытаясь очиститься от чуть было несовершенного, и не мог понять - почему все это пришло только сейчас? Как я не смог вчера, на остановке не разглядеть в себе эту мелочность, не увидеть себя отвратительным и низменным? Я втягивал голову в плечи, стараясь спрятаться в себе самом от позора, а предательская, вырвавшаяся на волю дрожь, все била и била меня изнутри, смешиваясь с унизительными пощечинами, которыми наотмашь хлестала меня распоясавшаяся совесть…
     …Прошло почти полтора десятилетия. Я давно забыл о том инциденте с автобусом. Жизнь изменилась. Мы пересели с "Жигулей" на иномарки, сделали "евроремонты" в новых квартирах и стали ездить на отдых к чужим морям.
     Однажды за пару дней до Нового года, возвращаясь с работы домой, я стандартно застрял в обычной пробке у одного из расплодившихся рынков. Дорога поднималась вверх и, стоявшая передо мной древняя, как минимум десятилетняя "девятка" с областными номерами, трогаясь, неизменно откатывалась перед стартом. В очередной раз попытка продвинуться на следующие три метра кончилась неудачей - машина заглохла. Пытаясь запустить мотор, водитель покатился назад. Предчувствуя недоброе, я переключился на заднюю передачу, но тут же услышал напряженный гудок почти подперевшей мой бампер машины. Я нажал тормоз и надавил клаксон, но водитель "девятки" совсем растерялся и, безуспешно продолжая крутить стартер, не трогая тормозов, въехал мне в решетку радиатора. Хруст ломающейся пластмассы полоснул меня ножом по сердцу. Я поставил машину в "паркинг" и пошел осматривать объем разрушений. Они были небольшими, но неприятными. Между тем, из "девятки" вылез пожилой дядька в кроличьей шапки и женщина того же возраста. Они испуганно смотрели на проломленную дыру в иномарке и боялись вымолвить слово.

- Ручник перед заводкой дергать не пробовал? - спросил я и принялся собирать обломки решетки.
- Растерялся, - проговорил водитель. - В Москве редко бываю… Извините меня…
- Ты что ж натворил? - тихо, с отчаянием пролепетала женщина. - Это ж иномарка. Чем же мы расплатимся?!

Мужчина стер испарину со лба и молчал.

- Страховка есть? -я сложил многочисленные обломки решетки на капоте "Ниссана".
- Нет, откуда такие деньжищи…- выдавил водитель. - Это ты меня на этот чертов рынок подбила ехать! - набросился он на женщину. Они принялись выяснять, кто из них больше виноват в этой дорожной трагедии .

Я достал мобильник.

- Ты на работе?
- Да, уже приехал… - раздался, словно приглушенный расстоянием до Нью-Джерси голос.
- Позвони срочно дилеру "Ниссана". Сколько стоит решетка радиатора и эмблема на мой "Квест"?
- А куда делась старая?
- Выдавили на хрен…
- Сейчас, - зевнув, ответила трубка. - Почти "тотал лосс"…

Хозяева "девятки" слушали мой разговор с видом узников, приговоренных к смерти.

- Что сказали? - спросила женщина.
- Сейчас перезвонят, но навскидку - долларов семьдесят.
- Это сколько на наши?
- Тысячи две…
- У нас столько нет… - сумма, словно оглушила водителя, а женщина закрыла лицо руками.
- ГИБДД? - поинтересовался я. - Езда без страховки…
- Нет-нет! - встрепенулась женщина. - Мы найдем!

Они даже не думали о том, что можно попытаться развернуть аварию в сторону моего удара им в задний бампер.
Зазвонил телефон.

- Шестьдесят три доллара некрашенная.
- Понял, я перезвоню, - ответил я и повернулся к оппонентам. - Ну, я не ошибся. С покраской - сотня ихних или две восемьсот наших.
- Мы в Егорьевске живем, - понуро сказала женщина. - Деньги отыщем, но как передать?

Я оглянулся на судорожно объезжающие и проклинающие нас машины. С неба хлопьями валил новогодний снег, и мягкий морозец пощипывал нос. Становилось и зябко и неуютно.

- Давайте так, - я полез в карман. - Вот моя визитка. Там есть мобильный телефон. Соберете денег - позвоните, а там решим, где пересечься…
- Я к третьему точно найду, - торопливо пообещал водитель, принимая спасительную бумажку.

Я махнул рукой, залез в теплый минивэн и поехал в гараж. На следующий день мы аккуратно склеили решетку и вернули ее на место.
…Второго или третьего января мы строили в деревне снеговика. Он получился огромным, с веником в одной "руке" и красным ведром на голове. Не хватало носа и глаз, и я пошел в дом за картошкой и морковкой. Зайдя на террасу, я услышал голос надрывавшегося телефона.

- Слушаю!
- Здрасьте. Это Анатолий?
- Кто?
- Ну, который Вам машину стукнул…
- А! Привет. Ну, что?
- Мы собрали деньги… Как передать?

За окном светило зимнее, яркое солнце. Дети и уподобленные им мамы резвились вокруг снеговика и, взвизгивая, катались на санках с горки. Генка с Лешкой, попивая "Kozel" жарили шашлык и, как всегда болтали о машинах. Мать суетилась, бегая через террасу с кастрюлями…
И тут я внезапно вспомнил водителя автобуса из уже далекого прошлого, стоявшего передо мной, как перед палачом с опущенной головой и бессильно брошенными вдоль тела большими руками с набухшими венами… Меня передернуло.

- Как жену зовут, Анатолий? - спросил я.
- Что? - не сразу сообразил он. - Валентина она…
- Ну, поздравь Валентину с Новым годом! И тебя тоже поздравляю!
- Что?!
- С Новым годом, говорю! - рассмеялся я.
- Спасибо, - Анатолий проговорил это, словно доставая слова из валенок. - А деньги?
- А ты их уже отдал.
- Когда? - он ничего не мог понять.
- А сейчас. Когда мой номер набирал! Удачи! - я выключил телефон, нашел необходимые снеговику овощи и пошел на улицу.