Phantom of the opera
Я с остервенением, вспоминая популярные русские междометия, гладил брюки электрическим утюгом. Это ответственное мероприятие, являвшееся для меня в отсутствии жены пыткой, сопоставимой по уровню моральных переживаний с поиском алкоголиком пустых бутылок в помойном баке, было целиком посвящено долгожданному вечернему походу в бродвейский театр на один из шедевров Эндрю Ллойд Вебера «Phantom of the opera». К моему глубочайшему позору, я был знаком с этим вокально-инструментальным произведением весьма поверхностно. Все мои знания либретто, основной идеи, аранжировок, арий и ариозо ограничивались прослушиванием дуэта главных персонажей с пиратского «митинского» сборника «романтической музыки» и восклицаний некоторых, особо образованных друзей: «Ты что! Это же «Призрак оперы!». Кем был этот горластый Фантом, откуда он взялся в опере, чего хотел и чем закончил свой творческий путь я понятия не имел, но помятуя о молодых годах, когда мы тайком переписывали друг у друга с заезженных дисков и бобин с осыпающейся пленкой «Свема» рок-оперу того же Вебера «Jesus Christ Superstar» c Ианом Гиланом в роли Иисуса и даже прорывались в театр Гоголя, где в спектакле «Рок-н-ролл на рассвете» звучали ее отрывки, глубокомысленно заключил, что уж кто-кто, а «Андрюха туфту не всучит». Поэтому, когда Рита предложила сходить в бродвейский театр, что само по себе уже являлось неординарным культурно-просветительным событием в жизни рядового россиянина, и, тем более, не на какой-то там пустой шлягер с кордебалетом, наспех набранным и вывезенным по туристической визе из Набережных Челны и укомплектованным бывшими членами кружка художественной самодеятельности ДК им. Чапаева, а на оперу гранда современной английской музыки, я воспринял предстоящий культпоход с повышенным энтузиазмом.- Ты куда это наглаживаешься? - спросил Евгений, вылезший с очумелыми от «нетворка» глазами из подвала и вошедший на кухню в самый ответственный момент создания на брюках какого-то подобия «стрелок».Обескураженный таким упрощенчеством, я все же домучался у гладильной доски с прицелом на последний, вторничный ужин в Саффолке.
- Как куда? В театр, - ответил я, с отчаянием убедившись, что «стрелки» на штанинах у меня получаются похожими на подъездные пути к Казанскому вокзалу, разветвляющиеся на двенадцать перронов. - Что-то изменилось?
- Нет, но гладиться-то зачем?
- А что, у вас в театры ходят в костюмах, в которых только что добирались ползком от 86-й улицы до Кони-Айленд?
- Да, никто не ходит тут в театр в костюме, - Евгений, воспользовавшийся отсутствием Риты, уехавшей с Мишей на какой-то грандиозный «сэйл», достал из моей пачки сигарету и побрел на веранду.
- А в чем же ходят? - я оторопело поставил утюг на подставку и тоже проследовал к единственному «месту для курения», благородно выделенному мне, как гостю. - В мешке с прорезями для головы и рук и калошах на босую ногу?
- А в чем хочешь... В джинсах, кроссовках, футболках. Там и раздевалки-то нет. Куртки на руках придется держать.
- Ну, да!? - недоверчиво протянул я, вспоминая московские театры со строгими старушками в гардеробах, предлагавшими бинокли и программки и разодетыми зрительницами, меняющими перед входом в фойе зимние сапоги на изящные «шпильки».
- Увидишь... - Женька погасил «Парламент», сделанный отнюдь не на фабрике «Филипп Моррис» и контрабандно ввезенный мной в значительных количествах мимо заспанных американских таможенников. - Пойду дальше учиться, - он исчез в подвале.
- Да, правда! - ответила она и накинулась на сына Мишку, отказывавшегося есть суп.Виталик так и не успел пригнать «Караван», и мы отправились в театр на «Ниссане Сентре», купленном в славные времена автомобильного бизнеса за 1000 долларов. Проникнув в Манхеттен через «Lincoln-tunnel», мы немного поплутали между небоскребами и, наконец, нашли недорогой, всего за $12.99, паркинг недалеко от искомого театра под названием «Magestic». Из дверей театра виднелась зловещая, грандиозная очередь любителей «дискаунтов». Вдоль Бродвея дул ледяной, пронизывающий до костей ветер. Пока Рита героически отстаивала «хвост» в кассу, я побродил по стеклянному «предбаннику» в поисках афиши о текущем репертуаре театра, но кроме вывески «no smoking» не нашел ничего.
- Но, ведь театр - это приобщение к прекрасному, - возразил я, не понимая, как можно прикасаться к искусству, сидя в зале в пальто и ушанке.
- Ну, и приобщайся на здоровье. Можешь вещи в машине оставить.
- Еще чего... - хмыкнул я, воспитанный в суровых условиях московских окраин, где за начатую пачку сигарет, оставленную на «торпеде» школьники вышибали лобовое стекло.
- Этот шедевр затмит все неудобства! - воскликнула Рита, растопыривая в театральном экстазе пальцы. - У нас одна девочка на работе смотрела эту оперу пять раз!
- Может она чего недопоняла? - с сомнением спросил я, с тоской припоминая аэрофлотовского «Стрельца неприкаянного», с 1996-го года не сходящего с видеоэкрана рейса Москва-Нью-Йорк.
- Она просто в восторге! - воскликнула Рита. - Кстати, недавно в Манхеттене выступала оперная труппа Большого театра и, знаешь, пресса была плохой...
- А что, конкретно, не понравилось? Репертуар, голоса, оркестр? Насколько я помню, там собрано все лучшее...
- Не знаю... Может быть они пели на русском...
- Оригинально, - пожал я плечами. - Насколько я помню на итальянском языке не говорят нигде, кроме самой Италии, но при этом от итальянской оперы приходят в восторг и в Лондоне, и во Франции, и в Германии... Следуя твоей логике - и я сегодня вряд ли пойму, о чем станут вещать мне актеры.
- Женя тебе переведет!
- Боже упаси! Мне всегда казалось, что в опере текст - не главное. Я справлюсь...
- А что еще играют в этом театре? - поинтересовался я у Женьки, который держал за руку Мишку, рвавшегося ко входу.Действительно, в довольно толстом буклете с фотографиями и биографиями всех актеров на титульном листе я нашел надпись, удостоверяющую, что Фантом поселился в «Маджестике» в ту, теперь уже далекую эпоху, когда мы с той стороны Атлантики героически выстаивали километровые очереди за бензином, сигаретами и мутным «жигулевским» пивом, просыпались утром с отмененными сторублевками и, наивно пользуясь модой на повсеместно разрешенную «гласность» задавали на партсобраниях вопросы, за которые пятилеткой ранее отправляли заниматься мелиорацией пустыни Кара-Кум.
- Ничего.
- То есть, ты хочешь сказать, что театр изо дня в день молотит исключительно один спектакль?! - не поверил я в такое моногамное отклонение.
- Одиннадцатый сезон, - уточнил Женька, протягивая мне программку, которые раздавали бесплатно перед входом.
- А как же новые режиссерские находки? Раскрытие творческого потенциала артистов? - недоумевал я.Я представил актера, одиннадцать лет поющего одну и ту же арию, скрипача, гриф скрипки которого наверняка протерся в определенных, ежедневно используемых местах, танцовщиц исполняющих годами одни и те же па, и у меня возникла ассоциация с фордовским конвейером, штампующим пятилетками одинаковые «торосы», где каждый рабочий изо дня в день закручивает один и тот же болт.
- Да, кому это нужно, - отмахнулся Женька. - Это - хороший, стабильный бизнес. Купили когда-то эксклюзивное право на использование произведения, сделали постановку, отрепетировали, вложили деньги. Теперь зарабатывают. Пока народ идет на спектакль нет никакого смысла что-то менять. Право на новое произведение, новые декорации, костюмы, обновление труппы, реклама, репетиции, режиссура - все это потребует больших вложений.… А кто даст гарантию, что на новый спектакль люди будут ломиться с исступленными лицами фанатиков? Вот когда генеральный менеджер театра, подбив бабки за какой-то срок, увидит, что доходы сократились на некую непотребную сумму, тогда другое дело - пора начинать «творческий поиск»…
- Хочешь кассету с оригинальной записью? - спросила меня Рита.В соответствии с билетами мы поднялись этажа на три и оказались на балконе, который одновременно являлся и амфитеатром, так как ряды в нем были расположены очень круто. Забравшись почти на самый верх, мы уселись в довольно узкие кресла, намертво прижав к себе куртки. Зрительный зал был заполнен почти полностью. Зрители, в ожидании начала действия громко разговаривали и хрустели попкорном. Посмотрев по сторонам, я действительно не нашел никого во фраке или в вечернем платье с бриллиантами и успокоился по поводу своего внешнего вида. Впрочем, отсутствие гардероба исключительно точно вписывалось в «деловую» организацию театральной индустрии - зачем держать место и штат сотрудников для раздевалок, если время, когда люди носят верхнюю одежду, составляет два-три месяца?
- И сколько она стоит?
- Двадцать пять долларов.
- Спасибо, не надо, - с плохо скрываемым ужасом отверг я это предложение. - За эти деньги я на «горбушке», при случае, приобрету сей шедевр на «си-ди» вместе с проигрывателем…
- А билетов с местами на соседней улице не было? - проворчал Женька жене, вглядываясь в видневшуюся вдалеке сцену.Такой подход я оценил, как вполне логичный, ибо театр явно не страдал любовью к благотворительности и привлечению к искусству граждан из разряда малоимущих. Учитывая, что билеты на нашу галерку стоили по тридцать долларов штука вместе с дискаунтом, легко можно было предположить, что зрители, расположившиеся в непосредственной близости от сцены выложили сумму, за которую в Москве можно было посмотреть спектакль, пригласив какую-нибудь не сильно известную труппу прямо к себе домой или на приусадебный участок.
- Я думала, что народа будет немного и можно будет пересесть в партер, - отрезала Рита.
- Ну, как тебе опера? - спросил Женька.…На следующий день после моего возвращения мы с женой приехали в деревню. Едва расцеловавшись с родителями и пропустив мимо ушей «ну, как там?», я бросился к музыкальному центру и лихорадочно стал искать желанный «сидишник». Наконец, диск «уехал» внутрь аппарата, и комната наполнилась музыкой. Я вкушал потрясающие, куда более сильные голоса английского варианта «Фантома…» и ощутил, что мне хочется посмотреть спектакль еще раз. Мне вспомнилось, что ритина подруга слушала эту оперу на Бродвее пять раз, и я вдруг понял, что в этом нет ничего удивительного…
- Мне понравилось, - не кривя душой, сказал я. - Только не пойму - если то, что мы видели, здесь называют «музыкальным событием века», то как должны были на Бродвее петь певцы из нашего Большого театра, что их чуть ли не закидали гнилыми помидорами? Охрипшими от пьянки голосами и откровенно «мимо» нот, что ли?!
(Продолжение следует: 3. «Санаторий для рецидивистов»)