Рисование с натуры

От автора

«Авантюра –2» уже состоялась наполовину, а информативный голод, связанный с ее проведением не утихает. Тем более, что плачевный исход бельгийского этапа, как не крути, а поверг в скрытое уныние многих, и хотя подавляющее большинство подбадривает и успокаивает нас, но мы-то понимаем, что разочарование испытывается сильнейшее... Да, есть много слов для оправданий – и о том, что автоспорт – не шахматы, в которых даже если с дуру сломать ферзя, то дадут нового, и о том, что «ехали мы быстро, и если бы...», и о том, что недопустимо долго, с 1996 года экипаж ни разу не был в аварии и т.д. Но результат есть результат и, поэтому ничто не сможет утешить участников «А-2», кроме успеха во Франции... Пусть относительного, не чемпионского (это невозможно в принципе), но хотя бы способного поддержать наше общее реноме...
Между тем, в ожидании французского этапа, было бы не справедливо оставить эту акцию только на уровне устного народного творчества в «палате N6». Одновременно, видится неудобоваримым повторение стиля прошлогодних «Хроник...», и уже потому, что многое дублируется с точностью до запятой и найти нечто совершенно интересное в похожей веренице событий довольно трудно. Поэтому, я предпочел не привязываться к хронологии, а просто сделать несколько «зарисовок с натуры», не задумываясь о том – что «было в начале», а что в конце...

Рисунок 1. Ветер перемен

        Ей Богу, что-то случилось с Бельгией за четыре года, прошедшие с нашего последнего появления в этой «стране вечноосвещенных авторютов». Не то, чтобы коровы на огороженных голой электропроводкой роскошных пастбищах с изумрудной травкой выглядели менее упитанными и стали напоминать наших костлявых буренок с грустными, полными отчаяния глазами или дорога Брюссель – Льеж покрылась рытвинами и колдобинами, а в открытые колодцы гуртом гукались микроскопические, похожие на творения безумного Дали «смарты». Нет. Все было, вроде бы, по-прежнему. Водители пропускали коллег в нужный ряд с вежливой улыбкой вместо отборной матерщины и вдавливания до упора клаксона конечностями, продавщицы и работники бензоколонок на «ду ю спик инглиш», как и прежде, отвечали в лучшем случае стандартным «э литтл», а в худшем – смотрели на вас с почтительным сожалением, улицы после восьми вечера словно вымирали и молодежь напяливала одеяния, будто украденные звездной ночью с пугала, стоящего на огуречном поле.
        Ничего внешне не менялось в этой маленькой, сытой, беспроблемной части старой Европы. Разве что заметно прибавилось количество впущенных политиками в страну беженцев в мусульманских одеяниях, которые с выражением холеных физиономий, не соответствующим безраздельному горю по утраченной Родине, бодро и гордо семенили короткими ножками под свисающим к коленям пузом за худой, как оглобля, женой, в поте лица толкающей из супермаркета Cora к запаркованному новенькому «бимеру» тележку с телевизором Sony c метровым экраном. Пожалуй, еще бросилось в глаза резкое увеличение количества литровых «тарахтелок» в виде «пежо-106 и 206», «микр», «фиест» и прочих лилипутов, сменивших автособратов среднего класса после «победоносного» шествия «евры» и удешевления, как сказал Серега Фодин, «бельгийского франкфурта» почти в полтора раза. А в остальном жизнь королевства все того же, засидевшегося на троне Ле Роя Второго, в отличие от наших былых царей, то и дело удушаемых коллегами или расстреливаемых энкэвэдэшниками, правящего уже черт те сколько лет без малейших попыток свержения со стороны сограждан, тихо протекала по вымощенным средневековым булыжником кривым улочкам городов и в мертвой тишине заспанных, картинных деревень с подстриженными кустиками и единственной пивной, где по вечерам собиралось все сознательное мужское население.
        И все же внутри что-то шевелилось в странном ощущении изменений, интуитивно осознаваемых, как нечто новое, нехорошее и беспокоящее. Да еще постоянно моросящий, мерзкий дождь, невиданный для конца мая холод и какой-то порывистый, беспокойный ветер добавляли в неожиданно возникшую гнетущую изнутри атмосферу чувство ненужности и одиночества. Поистине, это был ветер грустных, неприятных перемен… Постепенно, по мере пребывания на земле «писающего мальчика» все это становилось все более заметным, а порой и просто бросалось в глаза, заставляя испытывать брезгливую истому, затем удивление и, наконец, раздражение. Изменилась некая природа окружавших нас людей, и многое, что раньше пропускалось и не замечалось, вдруг стало выпирать из углов и, тыкая пальцем в грудь, привлекать внимание...
        ...Первым, кого я увидел в клубе, был Патрик. Он стоял посередине средних размеров комнаты в окружении столов с гордо восседающими за ними членами оргкомитета ралли. Патрик несколько официозно поздоровался, остальные же сделали вид, что наше с Нигаем прибытие дело обычное, будто мы приехали не из-за тридевять земель через пять границ, а из Рокурта, находящегося в трех километрах к северу от Rue de Derevation. Списав столь холодный, безразличный прием на огромную занятость секретариата, поголовно раскуривающего дешевые французские сигареты и гонявшего по столу бумажные шарики, мы быстро, в углу заполнили необходимые документы, сдали их г-ну Беневинто, едва поднявшему на нас глаза и обратились к Патрику с ненавязчивым на наш взгляд вопросом.

- А где, собственно, легенда?
- Она будет в среду, - заявил он.
- То есть как в среду?!
- Не успели отпечатать...

Если бы в Москве, вызванный по поводу внезапно сломавшегося унитаза из ДЭУ, «груженый» с утра водопроводчик заявил мне, что у него нет в наличии необходимой прокладки или отвертки, я бы не удивился и отнесся к данному обстоятельству с пониманием, но слышать нечто похожее из уст организаторов международного ралли с сорокапятилетними традициями, проводимого под патронажем Европарламента, было по меньшей мере странным. Сначала я хотел попробовать растолковать месье Жамэ, что четыре лишних дня, проведенных нами в Льеже требуют соответствующих расходов с нашей стороны, а говоря проще – являются обычным «разводом на деньги», зря заплаченных за питание и рент тренировочной машины, но за тем просто протянул ему специально припасенный пакет с водкой, икрой, матрешкой и прочими сувенирами.

- Понятно, это тебе...
- О! – Патрик тут же заглянул в пакет и, обнаружив в нем все желанное, знаком показал мне подождать. Через минуту он принес мне какие-то журналы на французском языке, в связи с нашим полным не «парле» пригодные разве что для нарезания на них помидоров, и гордо заявил:
– Free!
- Ну, за «Столичную» тоже платить не надо, - заметил я по-русски. – Ладно... Гуд бай! Подъезжай вечером водки выпить...
- ОК!

Мы вышли с Нигаем в кафе при клубе, где несколько местных авто- или мотогонщиков дубасили с утра светлое пиво и по странной традиции говорили все одновременно и так громко, словно главным смыслом беседы являлось перекрикивание оппонентов. Я попросил у барменши «ду кафе» и, усевшись за столик, мы принялись изучать утащенный Сашкой журнал, в котором и обнаружили карту ралли с отмеченными на ней скоростными участками.

- Порядок! – заметил Сашка. – Завтра начнем.

В этот момент, когда мы уже прикидывали наиболее целесообразный порядок прописывания «допов», к нам подошел Борода. Этот напыщенный, изнемогающий под гнетом собственного величия дедуган являлся в Оргкомитете начальником дистанции и переводчиком по совместительству. Он носил окладистую, похожую на совковую лопату бороду, маленькие квадратные очки и карманные часы с цепью. Из спрятанного в волосах рта, постоянно сосущего дешевую, тонкую, отвратительно воняющую сигару при редкой улыбке выглядывали только три сохранившихся зуба.

- Russie, - сказал борода, ткнув меня пальцем в грудь. – Opel Corsa!
- Да... – несколько смутившись от этакой беспардонности, ответил я.
- Вы знаете, что слики должны быть с протектором?!

        Году этак в девяносто четвертом мы приехали на ралли в Бельгию на совершенно «голых» сликах, в то время, как они уже были запрещены FIA. С тех пор Борода регулярно досаждал нам этим, хотя было ясно, что все давно изменилось. Кроме того, что в нем наиболее ярко проявлялась довольно смешная черта многих иностранцев – умение делать из ничтожной по нашим меркам проблемки этакую неразрешимую задачу, Борода был еще и тайным алкоголиком. По крайней мере, я не мог припомнить случая, чтобы он был абсолютно трезвым, а привозимую нами водку хлебал «на халяву» с такой яростью, будто ему дали на ее потребление десять минут, по истечении которых обещали бутылку отнять.
        Вообще, разговоры иностранцев о том, что все русские являются поголовными «синяками» и всей страной, спасаясь от «сушняка», толкутся по утрам у пивных ларьков и винных магазинов, может быть, и имеют под собой какую-то почву, но абсолютно нетерпимы в их устах. Мне доводилось видеть упившихся в полное дерьмо англичан, бельгийцев, немцев, шведов, французов, финнов, испанцев, негров и даже арабов. И пиво с утра они потребляли с отменным удовольствием. Более того, происходило это исключительно «на халяву», причем совершенно нормальным явлением было потребление ящика принесенной простецкими, не имеющими задних мыслей русскими водки и заливание его пивом, покупаемым индивидуально, по принципу – каждый для себя. Меня всегда удивляла врожденная не то жадность, не то расчетливость зарубежных коллег. За многие посещения закордонных ралли мы перевозили такое количество часов, икры, водки, матрешек, хохломских, гжельских и палехских изделий, павлово-посадских платков и жестовских подносов, не говоря уже о мелочевке, что всем этим можно было под завязку наполнить средних размеров магазин. Причем делалось это всегда не из преследования каких-то меркантильных или корыстных интересов, а исключительно потому, что приехать с «пустыми руками» мы не могли и не можем на основании каких-то внутренних, врожденных, генетически заложенных чувств и убеждений. Иностранцы расхватывали сувениры и подарки с видом полного удовлетворения и искренне благодарили, но я не помню случая, чтобы кто-то из них совершил какие-то ответные действия… И дело вовсе не в том, что я мучаюсь бессонницей и истекаю слюнями от желания получить в обмен на провезенную в недрах технички мимо алчных таможенников «поллитру» копию Эйфелевой башни или брюссельского «атома», но практикующаяся за кордоном «игра в одни ворота» наполняет меня чувством какой-то брезгливости. Не укладывается в моей голове и объяснение такого поведения стандартным - «у них так принято». Согласен, что и среди «нашего брата» хватает уродов, ворующих кроссовки в супермаркетах и полотенца в отелях, выпрашивающих доллары, значки и жвачки, но это можно хоть как-то объяснить недостатками воспитания, «голодным детством» и прочерками в графе «культура»…
        Только американцы выпадают из этого удивительного списка, но за то бельгийцы и французы бесспорно делят в нем два первых места.

- Я слышал, вы пригласили Патрика вечером на рюмку водки, - хитроумно оголяя в противной улыбке недосмотры стоматологии, произнес Борода.
- Да, приезжайте…
- О’кей! – он радостно хлопнул меня по плечу и удалился в сторону оргкомитета.

        …«Что же изменилось в Бельгии?» - думал я, сидя в отведенной мне комнате в военной казарме и, оглядывая ее сверхскромное убранство, – железная солдатская кровать с двумя колючими, залатанными одеялами, металлический шкаф цвета «хаки», стул и умывальник с холодной водой, ледяной каменный пол, – «Ведь Бельгия нравилась тебе больше других европейских стран? Разве раньше что-то было по-другому?». И вдруг, понял – было! Нет, Бельгия осталась той же – расчетливой, жадной и холодной, а вот мы сами - мы изменились и стали другими. Если несколько лет назад, приезжая сюда мы видели только хорошее, выгодно отличающее местную жизнь от российской действительности, восхищались чистотой, заваленными магазинами и спокойной, неторопливой организацией жизни, то сейчас эта эйфория прошла. Мы научились ценить себя, вдруг захотели, чтобы к нам относились не как к варварам, прибывшим из сибирских рудников, а как к вполне цивилизованным, нормальным людям. Мы стали замечать то, что долго бродило в подсознании, как нечто, не принимаемое нашим укладом жизни, но ранее скрытое шорами на наших непривычных к блеску богатства глазах.
        …На полу комнаты лежал лист бумаги, просунутый под дверь в мое отсутствие. Написано было по-английски:
        «Прошу Вас заплатить 250 BEF за проживание, а так же навестить начальника гарнизона, г-на Кормана». Подпись была неразборчивой. Я посмотрел на часы, пожал плечами по поводу переписки на площади в один гектар, сунул в пакет бутылку водки и пару сувениров и направился в сторону административного здания. В большом офисе за компьютерами сидели два клерка, которые при моем появлении едва подняли головы и процедили сквозь зубы стандартный «бонжур». Я молча протянул послание. Один из них, лысоватый, с надменной физиономией пробежал глазами листок и достал какой-то гроссбух.

- Вы не заплатили за проживание…
- Извините, я был занят днем, - я положил на стол деньги.
- Хорошо, - лысый показал интонацией, что разговор окончен.
- А пункт два? Где находится мистер Корман?
- Видите ли, - он недоуменно посмотрел на мои джинсы и рубашку с коротким рукавом. – Я думаю, что мистер Корман занят и не сможет вас принять. Это очень большой человек в нашем ведомстве.
- Мистер! – где-то внутри у меня внезапно проснулась какая-то страшная ярость, и злоба, размешанная в невесть откуда взявшейся желчи вдруг разом хлынула в голову. – Пожалуйста проводите меня к вашему шефу, а уж он решит – сможет он или не сможет меня принять!

Лысый посмотрел на меня странным взглядом, нехотя накинул пиджак и показал рукой на выход. Мы молча прошли в другой, красиво отделанный корпус и поднялись на второй этаж. Подойдя к большим, распахнутым дубовым дверям, клерк остановил меня и попытался пройти внутрь.

- Минуту! – я протянул ему свою визитную карточку.
- Не взглянув на нее, он с вдруг изменившимся, подобострастным лицом шагнул в святая святых.

Через минуту двери распахнулись и седой, сухощавый человек выбежал в коридор с распростертыми объятиями.

- О! Рад Вас видеть! Проходите! – он пропустил меня в огромный кабинет и усадил в большое, мягкое кожаное кресло. – Кофе? Коньяк? Сигару?
- Кофе с молоком, пожалуйста…

Корман жестко посмотрел на клерка и отдал короткое распоряжение. Тот почтительно поклонился и удалился.

- Это сувениры из России, - я поставил пакет на стол.
- О! Спасибо! Извините, мы ошиблись с выделением Вам жилья. Я сейчас распоряжусь перевести Вас в наши специальные апартаменты.
- Не стоит, я почти не бываю в номере. Меня все вполне устраивает.

Мы уселись в кресла напротив, и Корман принялся расспрашивать меня о российских проблемах. У нас был одинаковый, почти «никакой» английский, и поэтому мы прекрасно понимали друг друга. Через несколько минут вошел клерк с подносом и, услужливо поставив его на стол, спросил разрешения удалиться. Корман небрежно махнул рукой.

- А тебе, лысый, - по-русски, улыбаясь и глядя в непонимающее лицо клерка, сказал я, - я телефон не скажу!
- Что-то необходимо? – тут же забеспокоился Корман.
- Нет-нет, никаких проблем. Так вот, относительно предстоящего у вас Чемпионата Европы по футболу…
- О, да! Это большая проблема!..

...Нет, Бельгия ни в чем не изменилась, просто ветер перемен дул не в ее пределах…