2. Терещенко

        Только безвольные, опустившиеся, никчемные люди мирятся с окружающей действительностью и не предпринимают попыток что-то изменить в своей жизни. Обычно же человек всегда стремится к лучшему. Для этого он работает, ищет пути для обогащения, строит, создает, думает, ворует и убивает, … И, как нет предела совершенству, так и не существует реально достижимой цели, ради которой человек находится в постоянном движении и беспокойстве. Нет, потому, что никто не знает этой цели, не может определить расстояния до финишной ленточки, пересекая которую можно остановиться, отдышаться и сказать: «Вот и все. Я достиг того, чего хотел», ибо любой финиш является промежуточным, условно разграничивает жизнь на этапы, каждый из которых, независимо от содержания, стартуя с более высокого или , наоборот, низкого уровня, в сущности своей является идентичным предыдущему. Жизнь удивительно напоминает бессмысленную погоню за горизонтом, линию которого можно видеть, но нельзя достигнуть. И в этой гонке человек иногда притормаживает и оглядывается назад, с удивлением отмечая, что не заметил, как секундомер отсчитал очередное десятилетие, оставляя ему на разгон все меньше и меньше кругов на своем безжалостном циферблате. «А когда же погоня за жизнью приведет к самой жизни?» - думает он и вдруг понимает, что именно это стремление к чему-то лучшему и является его судьбой, а процесс достижения «чего-то» ограничен лишь временем, отпущенным ему свыше…
        Тряхнув головой, словно изгоняя из нее эти невеселые размышления о смысле существования, Алексей Терещенко протянул руку к деревянному ковшу и, плеснув из него на раскаленные камни пригнулся в ожидании, когда горячий пар навалится сверху на тело. Похлеставшись березовым веником, он вышел из парилки, накинул на плечи полотенце и прошел в предбанник. Никто из знакомых Терещенко не предполагал, что этот безжалостный, невероятно хитрый и коварный человек способен на столь отвлеченные созерцания. Несомненно, что в своем кругу, Алексей слыл личностью образованной и эрудированной, за что и получил прозвище Ребус, но весь его изворотливый ум всегда был направлен только на получение выгоды - неважно измерялась ли она деньгами или моральным удовлетворением. Двуличие же было спрятано далеко внутри и показывалось на поверхности только при условии одиночества.
        В предбаннике за большим овальным деревянным лакированным столом, завернувшись в простыню и потягивая из длинного бокала пиво сидел лысый, лет сорока человек с маленькими, какими-то ядовитыми глазами. Терещенко сел напротив и налил себе в стакан минеральной воды.

- Вот теперь рассказывай, - сказал он лысому тоном повелителя.

- Ну, с тем заявлением по кафе мы уладили… - лысый откинулся назад и впился своими глазенками в Ребуса. - Но зачем вы нагадили на АЗС? По моему тот парень никому не мешал - он просто заехал заправить машину.

- Ты о чем?

- О том, что твои ублюдки отметелили ни в чем неповинного человека.

- А… позавчера утром?! И что за проблема? Подумаешь, стукнули два раза какого-то щегла по репе…

- Проблем в связи с этим невинным развлечением возникло несколько. Во-первых, парень, которого слегка помяли твои орлы находится в реанимации и его состояние оценивается медицинским персоналом, как «фифти-фифти», что в переводе на русский с учетом специфики нашего здравоохранения означает его невероятную близость к холмику за оградой, а во-вторых, заправщица на этой бензоколонке обладает ястребиным зрением и прекрасной памятью, что позволило ей сообщить номер твоего любимого «Мерса» с точностью до запятой.

- Слушай, Григорич, - Терещенко лениво закурил сигарету, - неужели ты хочешь, чтобы я заплатил тебе отдельно за это фуфло? Ну, прижмут завтра эту зоркую девочку, и она забудет не только номер машины, но и собственное отчество, а если этот фраер останется в живых, то и он, думаю, согласится с версией, что неудачно упал, зацепившись ногой за шланг… Стоило из-за этого тащить меня сюда и лишний раз светить эту баньку? Машина принадлежит не мне, никто в лицо никого не видел. Ладно, что еще интересного?

- Есть «в-третьих»… - Григорич наклонился вперед и тихо добавил. - На место выезжал Кротов. И я бы не придал этому значения, так как он просто в тот день дежурил, но по возвращении в управу, Кротов выпросил дело себе в производство, хотя по масштабам ваша «драчка» совсем не его стихия, а по сложности -отнюдь не его уровень.

- Ба! Знакомые все лица! - Ребус улыбнулся. - Но на этот раз у него ничего не получится, хотя эта личность, в отличие от подавляющего большинства ментов, торгующих своими должностями оптом и в розницу, вызывает у меня чувство искреннего уважения.

        Имея за плечами сорок четыре года жизни, в течение которых он совершил только три фатальные ошибки, стоившие ему в общей сложности одиннадцати лет, проведенных на ограниченных территориях тщательно охраняемых автоматчиками, Ребус до тонкостей отработал основной прием, позволяющий ему достигать своих целей. В той среде, называемой средствами массовой информации - «криминальной», где обитал Алексей, этот метод действовал безотказно, позволяя, с одной стороны, властвовать над определенным количеством людей, а с другой - почти всегда оставаться или в тени или в стороне от опасности. Терещенко умел «подставлять». Любое дело, начинаемое им, всегда представляло из себя сложную и запутанную комбинацию, каждый ход в которой напоминал собой шахматное положение, когда фигура или пешка, нападая на соперника одновременно прикрывает своим телом короля от шаха. Лишь трижды он терпел поражения - один раз по юниорской неопытности, второй - по случайности, спланировать которую заранее было невозможно. И лишь в последний, третий раз противником Ребуса оказался человек, владевший его же, Терещенко, приемами столь филигранно, что он был вынужден признать фиаско и остановить часы. Этим человеком был Кротов. И хотя впоследствии Ребус, у которого в результате этого знакомства появилась масса свободного времени, часто клял себя за недооценку цепкости и незаурядных способностей молодого следователя, но где-то в душе чувствовал уважение к человеку, сумевшему с феноменальной ловкостью обставить дело так, что судья и прокурор обменивались удивленными взглядами, слушая, как подсудимый легко признается в содеянном здодействе.
        Тогда дело шло об обыкновенном, только зарождаемом в недрах невесть откуда свалившейся демократии вымогательстве, называемого звучным иностранным словом «рэкет». Возбужденное по заявлению туго соображавшего частного предпринимателя, который никак не хотел делиться своей долей, оно вызывало у Ребуса плохо скрываемое презрение. Даже при фантастическом для следствия развитии событий, связанном, например, с глубоким раскаянием и явкой с повинной всей терещенской шайки, сам он, как обычно, оставался в стороне и был бы в лучшем случаепривлечен, как свидетель. Поэтому Ребус искренне посмеивался над стандартными вопросами следователя, не продвигавшими того ни на шаг к лязганью тюремного замка за членами организованной преступной группы. Да и сам следователь Кротов действовал так, будто не рассчитывал ни на малейший успех, а скорее соблюдал необходимые формальности, чтобы впоследствии доложить руководству : «я сделал все, что мог, но…». Все это настолько успокоило Ребуса и его подельников, что в последний день, отпущенный законом на следствие он сам явился в кабинет капитана и с порога потребовал у того извинений. Для этого у Терещенко были все основания: бунт кооператора был жестоко подавлен с помощью ночного пожара в его офисе, причиной которого доблестные пожарные определили замыкание электропроводки, а в деле на Ребуса и его бригаду не хранилось ничего, кроме протоколов допросов, состоящих из сплошных «не знаю» и «не помню». В ответ на законное требование о признании следственной ошибки, Кротов улыбнулся какой-то металлической улыбкой и предложил Терещенко присесть. После этого, он извлек из сейфа толстую папку без надписей на обложке, пару аудиокассет с пометками «копия» и вручив их Ребусу принялся писать какую-то бумагу. Уже на десятом листе тот понял весь размах своей недальновидности, а когда папка была прочитана, он перевел совершенно туманный взгляд на капитана и проглотив слюну спросил:

- А что на кассетах?

- Музыка, - улыбнулся Кротов. - Будем проводить дискотеку?

- Сколько это стоит? - Ребус кивнул на папку.

- Недорого. Цена, с учетом НДС, - чистосердечное признание гражданина Терещенко об организации вымогательства трех тысяч долларов США у гражданина Леоновича. Чистую бумагу давать?

- Не дури! На хрена тебе этот частник? - Ребус взял со стола ручку и написал на листке отрывного календаря: «50 тыс. $».

- Недорого ты ценишь свою свободу, - усмехнулся Кротов. - Не продаюсь я Ребус. Понял? Ни за полтинник грина, ни за миллион. Я даже не сильно хочу, чтобы ты сидел - что тебе зона с такими бабками… Я желаю, чтобы ты не считал себя самым умным и рвал волосы на голове и везде, где они у тебя растут, проклиная тот час, когда ты подумал: «Ха! Пустили щенка на матерого волка!». Пиши признание, психолог! И не забудь повторить его слово в слово в суде. Шаг вправо, шаг влево… и оригинал уйдет в виде копий в адреса назначения. Кстати, это случится и в том случае, если ты вздумаешь совершить еще одну глупость - сделать хоть малейшее движение пальцем в отношении меня…

        Во время этого монолога Ребус лихорадочно искал хоть какую-то зацепку за спасение и все больше убеждался в невероятной степени своего «попадания». Все время следствия Кротов оказывается использовал вовсе не для поиска доказательств, что Терещенко с компанией выбивал деньги с кооператора. Более того, он вообще не занимался этим фактом, ибо правильно рассудил, что привлечь Ребуса по этому делу не удастся. Отвлекая подследственных примитивностью расследования, Кротов провел совершенно грандиозную работу по сбору компрометирующих материалов - в папке содержались десятки фактов, свидетельствующих и о сдаче через подставных лиц конкурентов по преступному бизнесу в руки властей, и о комбинациях, в результате которых устранялись некоторые авторитеты, и о финансовых обманах в отношении компаньонов, и даже о некоторых интимных связях с женами и любовницами людей такого уровня, что у Ребуса явно не находилось вразумительных аргументов. Самым же впечатляющим было то, что нигде не было даже намека на источники получения информации, но все смертельные для Терещенко факты так ловко цеплялись друг за друга, что не поверить их подлинности мог только полностью наивный человек. И теперь за то, чтобы вся эта грязь не попала в руки, которые немедленно вынесут Терещенко приговор и приведут его в исполнение, этот чудак просил признаться в какой-то мелочевке!

- Ты сумасшедший! - сказал Ребус. - Как же ты умудрился столько наковырять?

- Старался, - сказал Кротов и протянул ему чистый лист.

- А где гарантии, что я сейчас возьму на грудь дело этого козла, а через полчаса ты не отправишь заказной бандеролью Кривому, Кантемиру и Бобру по экземпляру сего детектива? - Терещенко кивнул на злосчастную папку.

- А зачем? - искренне удивился следователь. - Во-первых, это моя защита, а во-вторых, это крюк, на котором ты будешь у меня висеть еще долго… И не просто висеть, Ребус, а еще и… иногда мне кое-что рассказывать. Срок-то у тебя не очень большой будет…

        Ребус откровенно плюнул на пол и взял ручку…
        Кротов сдержал свое обещание - никто не узнал о содержимом той папки. И хотя, услышав фамилию «уделавшего» его в свое время следователя Терещенко невольно предался неприятным воспоминаниям, он чувствовал себя спокойно. За прошедшие годы «компра», тщательно собранная Кротовым превратилась в пыль. Никто из тех, кому нельзя было показывать содержимого папки не находился в досягаемой близости. Одни давно свалили за кордон, другие пали на разборках. Повторить же партию второй раз, можно, как известно только в дебюте и то - до определенного положения, а дальше противник вряд ли пойдет путем, заведомо ведущим к поражению. Да и вес Ребуса изменился - мало осталось людей, способных не то что противостоять, а просто перечить ему. «Может теперь взять реванш?» - мелькнуло в голове Терещенко, - «ладно, посмотрим…»

- А что Кротов - изменился поди? - Ребус потушил сигарету и отхлебнул из стакана. - Жизнь-то, небось, заставила «думать о смерти»? Или хотя бы о завтрашнем дне?

- Трудно сказать… По нему не видно, чтобы он «брал». Дела ведет сложные, по большинству - признательные показания. Вообще, он очень неприятный человек. Вроде открытый такой, со всеми в хороших отношениях, но никто не знает - как он работает, чем живет…

- Признательные, говоришь? - Терещенко усмехнулся. - Что ж, зарекомендовавший себя метод нет смысла менять. Наверное у него теперь и для меня литературы хватает…

- Ты о чем? - лысый снова потянулся к банке с пивом.

- О том, что все вы - скоты! - неожиданно взорвался Ребус. - Жадные трухлявые свиньи! Хлебаете сразу из двух корыт, но когда-нибудь подавитесь.

- Алексей, ты что? Возьми себя в руки!

- Да, ладно тебе! Ты - ручной! На доске почета в Управлении не висишь? Как бы я хотел иметь на этого Кротова столько же информации, как на тебя, например! Долг у меня перед ним неоплаченный. Врешь ты - не изменился Михал Михалыч, не ссучился, как ты и половина вашей конторы. Потому, как боишься ты его - а вдруг он это дело с АЗС, которое гроша ломаного не стоит раскрутит, и если я опять на нары загремлю, то не появится ли у меня желания и тебя с собой для компании прихватить? Потому ты и прибежал сюда…

- Ну, ты чего, Алексей… Я…

- Ладно, не вякай! Давай адрес этой заправщицы и в какой больнице лежит парень тот - отделение, палата. Да - и адрес его домашний. Разберемся.

        Терещенко поднялся и вышел в раздевалку. Одевшись он вернулся к столу и, достав из бумажника несколько купюр бросил их на стол.

- В следующий раз по таким пустякам не рыпайся… - Ребус повернулся и направился к выходу.

        «Зачем он выпросил это дело себе?» - думал он, пока водитель «Мерседеса» открывал перед ним дверцу.