![[Оглавление]](images/lit-mainindex.jpg)
![[Следующий рассказ]](images/lit-nextbook.jpg){kind=small}
Пять литров моторного масла
(новогодняя сказка)
II
Евгений проснулся от легкого, щекотящего прикосновения к два дня небритой щеке. Он вздрогнул, отстранил голову, открыл глаза и увидел перед собой черно-белую, хитрющую мордочку Кеши. Кот, навострив уши, задумчиво разглядывал Лиховцева и, трогая щеку Евгения мягкой, с убранными когтями лапкой, тихо мурлыкал, что означало его желание срочно позавтракать чем-нибудь вкусненьким. Кеша был в семье любимцем и во всю пользовался всеобщим расположением и всепрощенчеством. Мать избаловала кота до невозможности, позволяя ему делать все, что заблагорассудится. Пробелы в кошачьем воспитании привели к тому, что Кеша стал исключительно разборчивым в еде, не воспринимал упреков и творил, что хотел. Правда, в замен, он мудро предлагал свои лучшие кошачьи качества - был ласковым и привносил в дом некую успокоительную ауру.
Он вылез из под теплого, ватного одеяла и, не найдя тапочек, которые как всегда, куда-то запропастились, вышел из спальни. Сообразительный Кеша, моментально оценив обстановку, ринулся по лестнице вниз в сторону кухни.
Дом был распланирован удобно. Верхний этаж представлял из себя просторный холл с мягкой мебелью, телевизором и стереосистемой. Из холла можно было пройти в кабинет Евгения, немного смахивающий убранством на офис, две почти одинаковые спальни и ванную комнату. Кроме того, одна из спален имела выход на застекленный балкон. Деревянная, с резными балясинами лестница вела вниз, в прихожую. На первом этаже находились еще две спальни и огромная кухня, напичканная всевозможной бытовой техникой, и гостиная с камином и добротной мебелью. Вместо дорогого, холодного шика коттеджей дом был пронизан уютным теплом и легким воздухом елового сруба. Все располагало к неторопливости и спокойствию.
Евгений прошлепал босыми ногами по серому, с рисунком «под мрамор» линолеуму кухни к почти двухметровому холодильнику «Bosch», открыл дверцу и, вынув ледяную, сразу запотевшую трехлитровую банку налил молока в специальное, стоявшее в углу белое блюдце, возле которого уже нетерпеливо вилял хвостом Кеша. Кот придирчиво обнюхал угощение, отстранился и недоуменно взглянул на Евгения.
Евгений обернулся и увидел Сергея.
Сергей ушел в комнату к телефону. Евгений, несмотря на опустошенную вчера с Вениамином Викторовичем за разговором в бане бутылку водки чувствовал себя превосходно. Впрочем, он всегда ощущал в деревне внутреннюю легкость с примесью беззаботности. Молоко согрелось. Лиховцев сделал вторую попытку накормить привередливого кота. На этот раз Кеша принял угощение и, опустив мордочку в блюдце, принялся завтракать.
Выпив кофе с молоком, Евгений сел напротив окна, выходящего на обширный огород и закурил сигарету. Он с удовольствием ощущал, что многочисленные проблемы, связанные с его непростой деятельностью по руководству «Автобаном» ушли куда-то далеко-далеко, стали чужими и неестественными. Было приятно ощущать пусть временную, но желанную свободу, не омрачаемую необходимостью что-то решать, договариваться, совещаться, суетиться... Перед ним расстилалось бурое поле, обрамленное вдалеке почти голым, теряющим последнюю осеннюю желтизну лесом с нависшими над ним серыми облаками. Не хотелось ничего делать и никуда идти.
Докурив, Евгений встал, прошел в комнату и, открыв шкаф принялся одеваться в старые спортивные штаны и клетчатую рубашку. Надев на ноги старинные ботинки на резиновой подошве с матерчатым верхом и молнией, он вышел на крыльцо и, пройдя перед фасадом дома остановился перед большими воротами гаража. Прежде, чем нажать кнопку на маленьком черном пульте, который он достал из кармана, Лиховцев на секунду задумался, словно решая, а стоит ли это делать, вздохнул и надавил пальцем клавишу. Дверь гаража стала медленно подниматься вверх, обнажая внутренности помещения. Это был большой, примерно, одиннадцати в длину и пяти метров в ширину бокс. Гараж буквально пугал своей идеальной чистотой: отштукатуренные и выкрашенные в белый цвет стены, пол, выложенный серой итальянской, с шероховатой поверхностью плиткой, яркий, но не слепящий дневной свет скорее придавали помещению вид некой лаборатории. В боксе было все необходимое для ремонта - двухсотлитровый компрессор с разводкой по стенам, сварочный аппарат, верстак, два больших красных напольных ящика Snap-On с инструментом, подсветки, приспособления, стеллажи с разными жидкостями, канистрами, коробками, банками, крепежом. В углу на столике стоял компьютер. Но самое главное находилось посередине. На чистом, синем, с желтыми «лапами», подъемнике, чуть приподнятый над полом висел черный, сверкающий свежевыкрашенным кузовом автомобиль. Это был Chevrolet Camaro 1970-го года. Машина, приготовленная хозяином для сдачи на свалку, была куплена Евгением полтора года назад в Америке за двести долларов. Поначалу, он предполагал восстановить ее самостоятельно, для чего и переправил сюда, в деревню, подальше от людских глаз, но скоро понял, что его «желания не совпадают с возможностями». Тогда на одной из станций и был найден Петрович - мужичок, лет пятидесяти, всю свою сознательную жизнь проработавший слесарем на автобазе Верховного Совета, а затем переманенный в «Автобан».
Петрович представлял из себя классический пример русского умельца, для которого не существует технических проблем, решение которых может быть лишь несколько растянуто во времени и упрощено из-за отсутствия необходимого оборудования и оригинальных запчастей. Слесарь, привезенный в гараж и увидевший Camaro, спокойно и тщательно осмотрел машину, не проявив ни малейшего беспокойства по поводу присутствия «верховного» руководства компании, деловито перебрал весь имеющийся инструмент и, наконец, спросил.
Слесарь взглянул на листок и поднял удивленные глаза на директора.
Через неделю машина была разобрана. Петрович, получивший прямые телефоны Лиховцева, позвонил и сообщил, что надо забирать и красить кузов. Эту работу выполнила станция BMW «Автобана», превратившая в вакуумной камере сильно пошарпаный и местами гнутый кусок железа в произведение искусства. За это время Петрович, попросив прислать на пару дней переводчика, составил первый перечень необходимых запчастей, и принялся разбирать агрегаты.
По мере восстановления машины, Евгений часто ругался с Петровичем по поводу своеобразия его подхода к делу.
В общей сложности Петрович провозился с машиной пять месяцев, перебрав Camaro до винтика, включая рядный восьмицилиндровый двигатель, четыре горизонтальных карбюраторов, механическую коробку передач, не говоря уже о подвеске и тормозной системе. Евгений, изредка наведовавшийся в деревню, с удовольствием смотрел на неторопливую, тщательную работу механика, пытался помогать, но ревнивый к своему делу Петрович всячески оберегал собственное творение от посторонних рук.
Но Лиховцев упирался и перед отъездом в отпуск, когда Chevrolet уже был почти готов Петрович сдался.
...Евгений обошел Camaro, погладил рукой идеально покрашенный кузов и подошел к лежащим друг на друге четырем семнадцатидюймовым колесам. Литые, хромированные диски были «обуты» в низкопрофильную, широченную резину Michelin. На верхнем колесе, приклеенная к диску кусочком скотча лежала записка.
«Евгений Иванович! - прочитал Лиховцев. - Все готово. Как и обещал - оставил Вам работу. Надо залить масло в мотор (оно на стеллаже - Mobil1), бензин (он в синих канистрах, 92-й, больше ей вредно), поставить колеса и аккумулятор. Ничего регулировать и обкатывать не надо - все сделано «в нули». Счастливо покататься! Петрович».
«Оставил работу...» - ухмыльнулся Лиховцев. Он запустил компрессор, подсоединил гайковерт к шлангу и принялся прикручивать колеса. Дотянув их вручную, Евгений достал с полки две пятилитровые банки масла, открыл одну, но передумал и, поставив ее на пол, прошел в угол бокса и принес новый аккумулятор Delco. Померив тестером зарядку батареи Лиховцев установил ее под капот и притянул клеммы, предварительно смазав их зеленой смазкой Castrol из длинного тюбика.
Он встал и пошел назад в бокс, но едва переступив ворота застыл в изумлении. Перед стоящим на полу Camaro растекалась огромная лужа моторного масла, посредине которой валялась на боку пустая канистра. На верстаке сидел испуганный Кеша и дико сверкал зелеными глазищами.
Остатки он смыл бензином из большой синей пластмассовой канистры и принялся искать еще одну банку, так как сохранившихся пяти литров не хватало для заправки мотора. Но масла больше не было... Прикинув, что на доставку еще одной канистры «мобила» с ближайшей, находящейся в Сергиев-Посаде станции «Автобана» уйдет часа три, Евгений сплюнул на пол, накинул висевшую в углу синюю теплую спецовку и направился вдоль деревни к дому Макара.
Макар Верещагин, деревенский мужик лет шестидесяти жил в крайнем, ближнем к дороге доме. Он славился в округе двумя вещами - отменным изготовлением самогона, благодаря которому мужики близлежащих сел сумели достойно перенести издевательства и душевные и физические переживания в эпоху горбачевского «сухого закона», а также неиссякаемой, лютой ненавистью к любому политическому режиму. С одинаковой злобой Макар поносил и репрессии Сталина, и кукурузу Хрущева, и демократов, и коммунистов, и аграриев, и баркашевцев, причем ругая одних, он тут же приводил в пример других. Понять, какая общественно-экономическая формация была по душе бывшему колхознику не представлялось возможным, ввиду полного отсутствия у Верещагина каких-либо идеологических устремлений, политических взглядов и социальных приоритетов. Хозяйство у Макара было по нынешним временам крепким. Его жена, тихая и незаметная Нюра, постоянно копалась в обширном огороде и занималась большой, черно-белой коровой по кличке Феня. Сам Верещагин работал в лесничестве и, хотя денег там платили мало и нерегулярно, но подворовывать лес, рубить из него срубы дачникам, да приторговывать дровами, сильно не мешали.
Гордостью Макара была собственная легковая машина. Приобрел он ее за копейки у спившегося бывшего агронома колхоза в славный период расцвета самогонного бизнеса. С тех пор Верещагин торжественно колесил по округе на «Жигулях» первой модели, 1974 года выпуска. И хотя в машине было сломано почти все, цвет напоминал картину Пикассо «Герника», а звуки, издаваемые при движении походили на скрип телеги, въезжающей под залпы орудий в железнодорожное депо, но лицо водителя при этом выражало такую степень удовлетворения и радости, которую, наверно, испытывал Нил Армстронг, ступая на поверхность Луны. Евгений пару раз пытался предложить Макару привести его авточудовище в порядок, но получил жесткий отпор и отстал.
Правда, время от времени, через хитрую мать, он узнавал о проблемах Верещагина с машиной, которые начисто отметали возможность ее использования и передавал нужные запчасти. За это благодарный Макар никогда не отказывал матери в просьбе съездить в сельпо за хлебом и регулярно снабжал ее молочными продуктами.
Когда Лиховцев вошел в крепкую, обитую крашеной доской в «шведку» и крытую шифером избу Верещагина, тот сидел с нацепленными на краешек носа очками в комнате за накрытым цветастой скатертью столом и тщательно изучал «Московский комсомолец». Эту газету он предпочитал всем прочим и выписывал регулярно, хотя и приносили ее с опозданием на сутки.
Куды ж все делось?! Или обанкротился за ночь? А чего в город-то?
Они прошли на двор, заваленный березовыми поленьями и всякой старой утварью. Верещагин покопался под лестницей и извлек оттуда белую пятилитровую канистру.
Они вышли со двора на улицу и прошли к большому сараю, где хранился автомобиль.
Макар залез в «жигули» и запустил стартер. Послышался визг «Бендикс», - подумал Лиховцев. С пятой попытки мотор с трудом провернулся и чихнул. «Аккумулятор», - продолжил свою мысль Евгений. Наконец, после пары минут попеременных «прокруток» на несколько оборотов двигатель задергался и завелся. «Глушитель, клапана, цепь...», - машинально перечислял про себя Лиховцев и, видя расползающийся по сараю сизый дым, добавил: «Кольца, колпачки...». Тем временем Верещагин вырулил на свежий воздух и вышел из машины.
Весь свой авантюризм Лиховцев ощутил уже на первых ста метрах дистанции. Грохот убитой подвески перекрывал рев глушителя, мотор трещал тремя цилиндрами, а вся машина дергалась в предсмертных конвульсиях.
«Ладно, доеду, как-нибудь...» - подумал Евгений, выезжая на асфальт и только сейчас соображая, что впопыхах схватил лишь документы и бумажник, не переоделся и не взял с собой телефон. - «Сорок верст всего»... Машина между тем прогрелась, заработала ровнее и достигла скорости в шестьдесят километров в час.
«Ого! Этак, я за час доберусь!» - Евгению вдруг стало свободно и весело, и он прижал газ старым ботинком с матерчатым верхом...